Александр Баковиков - Огни маяка

И все же, когда бывалые старшины и матросы с колодками орденов и медалей на груди, сиди на пирсе в часы отдыха, курили и разговаривали, Назаров, хоть и привыкший к ним, испытывал особое чувство: очень многое пронесли эти люди в своих сердцах за годы войны. Они дрались под Севастополем, Одессой и Новороссийском, прорывались к вражьим берегам сквозь ливень снарядов, высаживались на берег, тралили под огнем. И то, что они остались такими же простыми, как и он сам, молодой матрос, после войны пришедший на корабль, еще больше влекло к ним Назарова. Он, сам того не замечая, старался равняться по ним и теперь уже не волновался. когда вместе с Крюковым отравлялся на шлюпке подрывать мины.

…Волна была маленькая, и Назаров размашистыми взмахами весел гнал шлюпку. Потом затабанил, удерживая шлюпку на веслах, зорко следя за приближающейся миной.

Все шло, как обычно. Крюков, согнувшись на напруженных ногах, приказал Назарову зажечь шнур. Назаров зажег и стал грести. Корабль был совсем близко и медленно двигался задним ходом навстречу шлюпке. И вдруг железный скрежет донесся из-под киля, корабль вздрогнул и остановился. На палубе уже бегали люди, выскочил наверх старшина мотористов и подбежал к командиру. И еще прежде, чем они подошли к борту, Крюков наклонился вперед, и глухое ворчанье вырвалось у него.

— Трал намотало на винт,- сказал старшина,- корабль потерял ход.- И он резко оглянулся на мину, на которой горел шнур.

Не более кабельтова было до нее — корабль и шлюпка были в зоне взрыва. На мину смотрели и с корабля… Сколько времени прошло с тех пор, когда зажегся шнур? Он горит шесть минут. Половина этого срока, или даже несколько больше, уже истекла. Значит, они поспеют к мине в самый момент, когда сработает патрон. Крюков припал к банке.

— Рви,- тихо сказал он,- рви во всю силу, Назаров. Назад, к мине… Ну!

Вся кровь, показалось Назарову, отхлынула у него от сердца. Тонкий звон наполнил уши. Он видел перед собой глаза старшины и, ничего не сознавая, откидываясь всем телом назад, рвал веслами воду.

— Ну,- торопил Крюков,- чаще, чаще! — и он двигался всем телом в такт движениям Назарова.- Давай же, давай, давай!

Мина была близко. Нестерпимо захотелось Назарову оглянуться, поглядеть на горящий шнур. Наверное, уже догорает. Остались считанные секунды, и взрыв грохнет сейчас. Но он греб, греб, и все его существо напряглось в одном великом усилии, в одном порыве. Страха не было, было лишь такое ощущение, будто летел он стремглав с очень высокой, крутой горы и не мог остановиться. И, как при падения, оп закрыл глаза и услышал голос:

— Сто-о-п!.. Табань!..

С усилием открыл Назаров глаза, посмотрел. Мина была уже тут, и Крюков на ходу ухватил ее вытянутой рукой, не давая шлюпке стукнуться об нее {шлюпка не сразу остановилась), и другой рукой что-то сделал таким легким и быстрым движением, что Назаров не успел уловить его.

— Давай осторожно назад,- услышал он и взглянул на Крюкова.

Старшина держал в руке догорающий шнур и задумчиво разглядывал его.

— Секунд пять еще бы погорел…- сказал он обычным своим тоном.- Придется нам с тобой, Василий, еще раз эту Мину подрывать.

…И вот все как будто позади, самые трудные испытания миловали, и корабль, рассекая носом взлохмаченную волну, идет в порт. Низко над морем плывут тяжелые тучи, вода иногда заплескивает через борт, холодный ветер хлещет в лицо.

Антонов чувствовал себя превосходно. Он снисходительно поглядывал на Стрельцова, который пришел на эскадренный миноносец месяцем позже, и думал, что, пожалуй, его, Антонова, уже нельзя считать молодым матросом: у него за плечами три выхода в море, три, да еще каких — со штормами, с боевыми стрельбами. По сравнению со Стрельцовым, который в первый раз выходил в море, он чувствовал себя бывалым моряком.

Для Антонова, прослужившего несколько месяцев на миноносце, наступило время, когда корабль становится родным домом. Он радовался этому новому, прекрасному чувству спокойствия и уверенности, которого еще не было у Стрельцова, морщившегося от ледяных брызг.

И верно, чем он не старый матрос? Лицо обветренно, его уже не «травит» при свежей погоде. Правда, ему не пришлось воевать. На флот он пришел после окончания войны и, слушая рассказы старшин, отмеченных боевыми наградами, не раз вздыхал, почему он не родился хоть годика на два пораньше.

— К вечеру будем в базе,- произнес Антонов, и Стрельцов закивал головой: он был рад возвращению.