Юзеф Пилсудский - 1920 год. Советско-польская война

Ведь если противник, как я допускал в первой гипотезе, имел намерение локальными атаками на Игумен и Глубокое вынудить меня заняться более севером, чем югом, то я сыграл бы ему очень на руку, проводя крупными силами контрнаступление, имеющее лишь локальное значение. Тогда я ударил бы словно в пустоту. Я очень жалел, что поддался игуменским страхам генерала Шептицкого и слишком сузил намеченные ранее цели контрудара. С другой стороны, если противник поступал, как мне казалось, по второй гипотезе, выжидая, изучая обстановку и выискивая с помощью мелких боев пути и средства для дальнейшего развития своих действий, то я боялся прежде времени выдвинуть резерв вы для действий из двух исходных пунктов, что в обстановке тревоги и обеспокоенности, ощущавшихся в поступающих донесениях, неизбежно привело бы к раздробленности удара. Генерал Шептицкий уже начал так действовать. 6-я дивизия, которую он имел в резерве, уже частично истрепалась в боях под Игуменом, а частично путешествовала на самый левый фланг всей стратегической группировки.

Наконец, я решил сформировать отдельную армию в районе Свенцян так, чтобы она могла быть использована независимо от обстановки на различных участках фронта. Сосредоточение должно было происходить под прикрытием 8-й дивизии, отступившей из-под Полоцка. В эту так называемую резервную армию я стянул все войска из глубоких резервов. От Минска я приказал ударить силами, прибывающими с юга, с единственной целью отразить наступление на молодечненском направлении так, чтобы по окончании этой локальной операции иметь возможность вывести в резерв остатки 1-й армии (минимум три дивизии) и таким образом получить полную свободу для дальнейших действий в любом направлении.

Из этого моего объяснения становится видно, что в действиях противника было нечто такое, что серьезно затрудняло нам понимание его намерений. Такие недоразумения в военной истории достаточно часты, ибо война есть действие в опасности и неуверенности, как говорит старик Клаузевиц.

Но в данной операции все время присутствовали – как мне казалось – моменты, превращающие ее в ту самую комедию ошибок, о которой я говорил выше. Даже после завершения операции, когда я проанализировал все ее подробности, в ней осталось для меня нечто необъяснимое, какое-то ощущение того, что противник сам как следует не знал, что он делает. И когда, уже после войны, анализируя этот ее эпизод, я пытался понять логику действий п. Тухачевского, я всегда приходил к одному выводу: единственной причиной этого, как я его называл, пробного наступления, было стремление выравнять наши шансы в войне, любой ценой нивелировать моральный эффект, который произвело наше стремительное и успешно проведенное наступление на Украине. Поэтому с огромным интересом я искал и у п. Тухачевского, и у п. Сергеева объяснение этой загадки.

К сожалению, оба они здесь существенно расходятся во мнениях. Пан Сергеев близок к моей гипотезе и дает дословно следующее объяснение: «Инициатива была в руках поляков. Широко развернутое продвижение польской армии на Юго-Западном фронте, взятие Киева и овладение переправой через Днепр застали наши войска Западного фронта неготовыми к переходу в наступление – они были еще недостаточно укомплектованы, плохо экипированы, почти без обозов и недостаточно многочисленны. Но было необходимо ответить ударом на удар и отвлечь внимание поляков от Юго-Западного фронта. И вопрос наступления с нашей стороны на Западном фронте был однозначно решен в штабе главкома. Направление удара было определено не сразу. В центре пока намеревались ударить вдоль северной части Полесья от Мозыря на Брест-Литовский» [3] Сергеев E.H. От Двины до Вислы. Стр. 5. .

В свою очередь п. Тухачевский на стр. 38 утверждает, что главной причиной перехода от обороны к нападению было впечатление, что поляки сами накануне перехода в наступление. Для того чтобы не дать противнику втянуть основную группировку в навязанные ей действия, и было решено предпринять наступление 14 мая.

Ознакомившись с двумя до такой степени противоречивыми точками зрения, я не берусь определить с исторической достоверностью, как это было на самом деле. Но я склонен предполагать, что п. Сергеев более прав, нежели п. Тухачевский.

Но, повинуясь своему темпераменту полководца, п. Тухачевский явно слишком расширил рамки порученной ему операции, преследуя при переходе в наступление такую же далеко идущую цель, как и в последующей главной операции, когда он был значительно сильнее с точки зрения технической оснащенности. Он и сам в этом открыто признается. Несмотря на недостаток сил, он не хотел ограничиваться мелкими временными задачами, стремился к самым большим целям. Он жаждал решающих ударов, поэтому на подходящие в ходе операции войска смотрел, как на резервы. Читатель, вероятно, помнит смелые планы п. Тухачевского разгромить наш левый фланг, а остальные силы прижать к Пинским болотам.