Ф. Вишнивецкий - Тридцатая застава

В действительности мысли его были далеки от отпускных дел. Лежа в постели, Антон вспоминает все перипетии суетливого дня. После партсобрания провели, так сказать, генеральную репетицию предстоящей поверки. Отражение условной диверсии, преследования условного противника, поиск совместно с группой содействия Симона Голоты… И, надо признать, пограничники точно реагировали на все вводные задачи Кольцова, действовали слаженно, решительно и быстро. Можно не сомневаться в результатах поверки. Но… Подспудные мысли тревожат политрука: смогут ли бойцы так действовать, когда не условный противник, а подлинный враг встанет перед ними на границе?

Эти мысли постепенно растворяются в нахлынувшей, словно туман, дремоте: политрук засыпает…

Нина еще долго ворочается в постели. Нет, она не сетует на свою судьбу: знала, с кем вышла в далекую дорогу. И все же трудная она, эта дорога, для жены, матери…

…Поверка боевой и политической подготовки закончилась успешно. Тридцатая застава заняла первое место в отряде.

Поверяющие ставили самые неожиданные, сложные задачи, и пограничники — командиры и рядовые — быстро находили верные решения.

— Можете гордиться такой заставой. — сказал на прощанье поверяющий из штаба округа Кузнецову и Шумилову. — Подумайте, как распространить ее опыт и в других подразделениях.

— Не провести ли нам, Петр Сергеевич, показательные занятии здесь, а? — подхватил Шумилов. — Собрать всех командиров отряда…

И они занялись будничными вопросами пограничной жизни.

Вечером Кузнецов и Шумилов заглянули на квартиры командиров. Нина таки не утерпела и высказала перед ними свои семейные жалобы.

— Ну и солдат! — возмутился Шумилов. — Сейчас же пиши рапорт об отпуске, и чтобы завтра твоего духу здесь не было!

— Благодарю, товарищ батальонный комиссар! Завтра же уезжаем в Москву. Верно, Нина?

Через два дня после разговора с Шумиловым Байда с семьей был в Москве, у родственников Нины. Поездку в родное село на Украину пришлось отложить по семейным чрезвычайным обстоятельствам, через неделю жену увезли в больницу. Еще неделя прошла в ожидании. И вот идет Антон с сыном знакомиться с новым членом семьи.

— Посмотрим, посмотрим, Александр, какую сестренку тебе подарила мама… Вот и подарок для них. Держи, сынок!

Но малыша совершенно не интересует ни сестренка, ни купленный отцом букет цветов.

— А потом пойдем на границу?

— Конечно! Куда же еще?

Спустя несколько дней вся страна слушала рассказ о событиях на Н-ской заставе — на его заставе! Голос диктора называет имена — его друзей и соратников! И уже забыты незавершенные отпускные дела, потянуло туда, к товарищам. Все казалось, что какие-то очень важные события могут совершаться там без его участия…

Слушали эти сообщения и жители Лугин. И хотя диктор радио не называл ни заставы, ни села, всем хорошо известны события, свидетелями или участниками которых было почти все село. Ведь Варвара Сокол — это же их звеньевая! Это же она, «отважная девушка, рискуя жизнью, задержала опасного диверсанта», как сказал диктор. А кто не знает Симона Голоту с его «хлопцами», которые «помогают пограничникам беречь покой Родины…»?

Вспомнили добрым словом и погибшего Семенюка, именем которого назвали молодой сад.

Все свободные от нарядов пограничники собрались в ленинской комнате. Простые слова о знакомых будничных делах заставы приобретали в устах диктора совершенно иную окраску. Оказывается, и балагур Денисенко, и скромный, застенчивый Селиверстов, да и многие другие не просто сослуживцы, над которыми иногда можно пошутить, даже позлословить, а настоящие герои!

— Жаль, нет с нами политрука! — сокрушался Селиверстов. — Пусть бы порадовался с нами Антон… — Именно так называли между собой пограничники своего политрука.

— Да он же в Москве! Наверно, сидит рядом с диктором и слушает, — успокоил его Денисенко.

Байда будто подслушал мысли своих воспитанников.

Оставив жену с детьми у родных, он в середине августа выехал в Лугины и с головой окунулся в привычную жизнь заставы.

В первые дни сентября против польской армии, насчитывавшей около тридцати дивизий в разрозненных группировках, гитлеровцы бросили бронированный кулак из шестидесяти дивизий. Польское правительство оказалось неспособным дать организованный отпор поработителям и вскоре бежало, оставив страну на разграбление.