– Что за стержень? – вытаращил на друга глаза Рубанов. – Ствол револьвера у нас из металла.
– Китайские трактаты о любви следует читать, – высокомерно ответил Зерендорф. – Или японские.., – немного растерялся он. – А то одними уставами да газетами интересуешься, а о любви никакого понятия. Зови подпоручика, – уже вполголоса велел денщику.
К их удивлению, Ефимов направился к соседнему дому со сломанной скамейкой и выбитым окном.
– Видимо господин Дубасов вчера новоселье отмечал… Странно, что у Петьки Ефимова фингала нет, – задумался Рубанов.
Однако всё встало на свои места, когда войдя в дом, обозрели цветастый глаз охтинского подпоручика.
Набычившись по своей привычке, тот хмуро разглядывал вошедших, теребя ворот красной рубахи с оторванной пуговицей.
– А вот и секунданты, – обрадовался Дубасов, ничуть не удивившись друзьям, словно только вчера виделись. – Мои условия: расстояние полшага, семь пуль в барабане и я стреляю первым, как оскорблённая сторона.
– Это вы-то оскорблённая сторона? – уселся на неприбранную постель подпоручик.
– Кстати, – перебил его недовольные словоизлияния Дубасов, – знакомьтесь, подпоручик Кужелев Фёдор Парфёнович, – хмыкнул Дубасов.
– Не хмыкай над моим отчеством, – взвился подпоручик. – Первым стрелять должен я, – потрогал синяк.
– Сударь, – делая возмущённый вид, подмигнул друзьям Дубасов, показав этим, что в грош не ставит ротного субалтерн-офицера, хоть тот и старше по выпуску. – Вы сказали, что я, как бы так выразиться, немного лукавлю в карты…
– Немного лукавит.., – в свою очередь язвительно хмыкнул офицер, – да вы, сударь, тривиально мухлюете, – воинственно сверкнул здоровым глазом.
– Да это в вашей сморгонской академии честную игру называют мухлежём… Я даже от возмущения, случайно, локтем, задел ваше всевидящее око.
– Ага! Случайно… А кто в окно мной кидался? – взгрустнул подпоручик.
– Господа, господа, полноте вам, пожмите руки.
– Правильно в нашем полку постановили запретить азартные игры, – поддержал Зерендорфа Рубанов. – Разрешены только коммерческие… Хотя в чём разница?.. Помиритесь, господа, и не надо друг другом ломать скамейки. Ещё древние говорили: «синэ ира эт студио», что означает: «без гнева и пристрастия», – сразил всех наповал Аким.
Потрясённый мудростью товарища, Дубасов потряс руку Кужелеву:
– Простите меня, господин подпоручик, я был неправ.
Тот недоверчиво, одним глазом, оглядел однополчанина.
– Здесь место такое, – похлопал по плечу сослуживца Дубасов. – Ну, право, не сердитесь. Я тоже в прошлом году одноглазым был, – начал по-быстрому облачаться в белый китель со знаком окончания ПВУ. – Мистер Ефимов, – неожиданно заорал он, – помогите шашку нацепить.
– Хорошо, что вы, мсье, не в артиллерии служите, – стал развивать понравившуюся мысль Рубанов.
И под вопросительным взглядом семи офицерских глаз докончил:
– А то бы пушку на прогулку брали….
– Бу-а-а-а! – больше всех развеселился бывший Циклоп.
Дубасов до того был рад друзьям, что даже их подначки веселили его.
– Отсюда и до нашего прошлогоднего лагеря рукой подать, – радостно кивнул в сторону юнкерских бараков.
– Завтра брата навещу, – направились они в Дудергоф.
– Дудергоф нам роднее Красного села, – философствовал Зерендорф, разглядывая дома и дачи посёлка. – И офицеров теперь шугаться не надо, – перекрестился на купола белой церкви.
– Между прочим, церковь Святой Ольги, – тоже перекрестился Рубанов.
Дубасов креститься не стал, а увидев неподалёку пивную, предложил зайти туда.
– Жарко, хоть и вечер уже. Пивка выпьем и на дачу пойдём.
– Во-первых, – открывая дверь в трактир, произнёс Рубанов, – гвардейцам не рекомендуется посещать подобные вертепы, – попробовал перекречать музыкальную машину, воодушевлённо скрипевшую «Трансвааль».
– А что, во-вторых? – полюбопытствовал Зерендорф, зная по опыту, что «во-вторых», можно и не дождаться.
– Во-вторых, на какую дачу?
– Э-эх, темнота, хоть и по латыни калякаешь, – усаживаясь за стол, подозвал полового Дубасов. – На ту самую дачу, где дамы живут…
– Уж не водоплавающие ли? – поразился Аким.
– А вот за это можешь и ответить по всем правилам от 20 мая 1894 года.
– Послушай, Виктор, меня какие-то смутные подозрения начинают садистски терзать… Уж не Ромео ли ты шекспировский?
– Чего-о? Зерендорф. Будь моим секундантом. Дожился… Лучший друг какой-то ромеой обзывает, – покраснев, засмеялся Дубасов, нервно притопывая ногой под «Пятёрку», которую надрывно играла машина.
Читать дальше