Валерий Кормилицын - Держава том 2

– Вот с этого и следовало начинать, а не орать как собакой укушенный,– остановилась и припала к губам молодого офицера.

«Почему так, – с затуманенным сознанием подумал Аким, – целует в губы, а дрожат ноги».

В дачном одноэтажном домике Ольги царила тишина.

– Красота-а, – сидя у раскрытого окна на подоконнике, теребил нависающую ветку яблони Аким. – Велосипедисты не катаются, детишки не бегают и, главное, граммофона нет, – сорвал яблоневый лист, понюхал и зачем-то пожевал.

– Голодный ты мой, – засмеялась Ольга, на этот раз тихо и ласково, поставив на стол нехитрую снедь. – Вина нет, лишь бутылка пива, – оправдалась она. – А граммофон нам с мамой не нужен… Это Варин брат-студент страдает от безответной любви и слушает «Разбитое сердце».

– От любви к тебе? – не то уточнил, не то спросил Аким, усаживаясь за стол. – Когда мой брат страдал от любви к какой-то выдуманной даме, то здорово бренчал на балалайке, – открыл он пиво.

– Стаканов нет, лишь чашки, – села напротив него Ольга и подпёрла щёку рукой. – Наконец-то, господин офицер, вы соизволили обратить на меня внимание… Ну почему в детстве вам больше понравилась Натали? Ей первой и елозящего червячка… и тёщин язык…

– Есть на свете, оказывается, такое странное чувство, как любовь, – отхлебнул из чашки Аким и вытер ладонью губы.

– И даже здесь, сидя со мной, вы её любите? – замерла, ожидая ответа.

– Конечно! Но по какому-то странному стечению обстоятельств, целую вас…

– И первой станешь любить тоже меня, – поднявшись со стула, пересела к нему на колени и ласково взъерошила волосы.

Чуть подумав, склонилась и нежно поцеловала в губы. Ощутив прошедшую по телу мужчины дрожь, молча, без слов, взяла за руку и повела к дивану.

Аким что-то хотел сказать, но она приложила палец к его губам.

– Только не говорите, что вам срочно надо на вечернюю поверку…

Ему ничего не оставалось, как поцеловать её палец.

Отчего-то торопясь, она сбросила блузку и юбку.

Аким трясущимися руками пытался расстегнуть пуговицы на рубахе, затем рванул ворот, рассыпав пуговицы по полу и, отбросив снятую сорочку, обнял Ольгу, затем поднял на руки и донёс до дивана.

И была ночь…

В раскрытое окно заглядывала любопытная луна, слабо освещая тело женщины, и окрашивая все предметы в комнате нереальным белесым цветом.

Губы устали от поцелуев… Тело устало от ласк… А ночь была бесконечна, тиха и душиста…

Утром, проснувшись, Аким не сразу сообразил, где он, и что было ночью – сон или реальность.

Раздетый, он один лежал на диване, и лишь весёлое солнце наблюдало за его пробуждением, игриво прикасаясь лучом то к щеке, то к плечу, то к груди.

Громко чихнув и чертыхнувшись, он поднялся с дивана и принялся одеваться, услышав:

– Будь здоров, милый.., – и через секунду, – доброе утро!

– Спасибо, – озабоченно буркнул, надевая рубаху. – Кто-то все пуговицы поотрывал, – ворчал, стараясь не смотреть на вошедшую в комнату Ольгу.

– Вам очень идут кальсоны, мой друг, – невесело улыбнулась она, почувствовав его отстранённость и даже холод.

Ничего не ответив, он продолжал одеваться.

«Волшебство ночи прошло, а с ней поцелуи и любовь, – грустно подумала она. – Да ты, сударыня, становишься поэтессой», – стараясь скрыть охватившую её печаль, постаралась весело произнести:

– Чайник вскипел.

– Спасибо. Нет времени, – застегнул пуговицы на белом кителе и стал искать фуражку.

– Утренняя поверка дороже поцелуя? – крикнула ему вслед и расплакалась, упав на диван.

Прижимаясь щекой к подушке, которой недавно касалась его голова, она обессилено шептала:

– Хам, хам, х-а-м.., – но в словах не слышалось злости, а была нежность и любовь.

«И зачем мне эта любовь? – развалясь в продавленном кресле и уронив на колени недельной давности газету, размышлял Аким. – Пиитическая обстановка виновата: облака, берёзовые кущи, зелёная травка, речка, солнышко.., тьфу… Строй, уставы, стрельба по мишеням.., вот что закаляем мужчину и делает из него сурового солдата.., а не качели с дамами и граммофонный вальс «Разбитое сердце». «Трансвааль» следует слушать, и пестовать в сердце ненависть к врагам, а не любовь к дамам, – отбросив газету, бодро выскочил из кресла и подошёл к раскрытому окну. – Денщик молодец! Поддерживает морально, – прислушался к мощному храпу за перегородкой. – Заглушает пение соловьёв, а портянками – прелестные запахи природы, чем на корню уничтожает лирику, делая человека мужественным, злым и голодным, потому как даже чай ему некогда вскипятить… Козлов, он и есть Козлов. Микита – так он имя своё произносит. Пойти, разве что, Глеба навестить… Вроде не жарко, – высунул в окно руку. – О-ой. Совсем плохим из-за женщин стал. Так ведь дождь определяют, – попробовал рассмешить себя.