Анна Ермолаева - Пена 1

– Темный вы, старшина, хоть и геройски воевали. Потому и не понимаете, что Библию попы древние написали, чтобы народ в покорности держать. Чтобы не бунтовал, чтобы революции не совершал и грабить чтобы его сподручнее было. Не так скажете?

– Не так, конечно. Кабы не было бунтов, да мятежей, да революций с войнами, так и спорить бы не стал. А так сами в учебниках школьных почитайте. Сколь люди живут, в них описанные, так и все воюют промеж себя и революции устраивают с бунтами. Хоть у нас в Расеи. То Разин, то Пугачев, то еще кто-нибудь во все века баламутил. И где покорность ваша?

– Так это от того, что терпение у людей лопалось. Они же гады, закабалив народы, три шкуры под это дело начинали драть. Вот люди и начинали бунтовать. И что попы? А попы норовили народ утихомирить. Сами почитайте историю. Вечно попы лезли с увещеваниями, а в результате народ потом на плаху волокли. Того же Пугачева казнили принародно.

– Так мы про что тут разговариваем? Про то, что попы плохие, и поэтому Бога нет?– усмехнулся Иван.– Однако, вот я темный, вы светлый, а кружка все равно медная, одинаковая для нас разных. А вот скажите, товарищ лейтенант, вам под бомбежкой приходилось бывать? Когда мессеры сверху пикируют прямо на твой окопчик?

– Приходилось,– поджал сурово губы лейтенант.

– И что? Кого поминали, чтобы мимо пронесло смерть? На войне, лейтенант, неверующих нет. Вот поэтому вы и кипятитесь, что наверняка Бога поминали, когда мессер сверху завывал. Только вы это за слабость свою сочли и теперь лезете ко всем с разговорами. А я, когда под бомбами или минометным огнем в окопчике укрывался, то молился не с перепугу, а потому что веру имею в то, что все от Бога. И даже бомбы эти, коль время мое здесь закончилось. И приму без страха, и паники. И не побегу поэтому, струсив. Так что моя вера мне в помощь. Она от страха первое средство верное. Понимаешь? Если нет, то мне сказать больше нечего. Поговори с кем посветлее моего. А от меня отстань. Утомил верой своей, в то, что нет Бога,– Иван демонстративно отвернул голову от лейтенанта, а тот, щелкнув несколько раз челюстью, поднялся и отправился в тамбур, бормоча себе под нос: – Герой, а дурак – дураком.

– Комсорга на вас нашего нет здесь,– пошутил Ленька.– Вот уж кто одним бы этим Чарльзом Дарвиным вас, старшина, запинал бы. Как заведет на политинформации про опиум для народа, так вся рота в учебке дрыхнет на табуретках без задних ног. А погиб вообще-то геройски. Мне дружок отписал сюда уже. Сгорел литюха в танке. Орденок ему посмертно Родина выдала. Вот бы вам с кем языками-то зацепиться, а мы бы, с нашим удовольствием, послушали.

– Оно и понятно, скучно вам в вагоне с болячками трястись,– взглянул на него лукаво Иван.– А ты крещен ли сам?

– Крещен – должно быть. Меня мамка моя непутевая к сиротскому дому подкинула с крестиком на шее,– Ленька похлопал себя по груди легонько.– Ношу память мамкину.

– Почему непутевая?– взглянул на него сурово Иван.– Ты ведь не можешь знать всех обстоятельств. Может ее и в живых не стало, а люди посторонние на себя обузу взять не захотели, вот и снесли тебя мелкого в приют. А чтобы не объясняться с властями, подбросили. Однако крест на шее – это, братец, о многом говорит. Мать и отца своих почитать полагается по писанию, только за то, что через них человек в этот мир приходит по Божьему Промыслу. А уж каковы они, не нам судить. Он Судия всем. Все видит, все про всех знает и всем воздаст. А наше дело – жить по заповедям. Вот и вся простота жизненная. Коль сможешь так-то, то и все будет ладно у тебя в ней. Все своевременно. Господь и обстоятельства так составит, что проживешь жизнь интересную, своевременную и полезную для всех. Людям, стране полезную.

– Эх, дядь Вань. Понятно вроде все говоришь. И лейтенант тоже, вроде как, все правильно про Пугачева и попов. Я, видать, еще тоже про Бога ничего не понимаю. Есть, нет ли. А когда мессер завывает, я не про Бога всегда думаю. Мне просто страшно и жалко себя бывает до слез. Было сперва. А потом привык. Чему быть – того не миновать. Рукой махнул. Бойся не бойся, что толку? Если твоя на бошку летит, то верь не верь в Бога – все одно твоя.

– А вот тут ты не совсем прав, Лень,– Иван повернул к нему лицо.– У меня сколь раз уж было так, что моя вроде, несомненно, а она раз и не моя. Я перед боем всегда молитвы творю и прошу Господа не погубить раба Божьего Ивана, потому как дома детишки ждут и их еще мне следует воспитать, в люди вывести и внуков еще от них дождаться. Так и прошу всегда, внуков поминая. И сколь раз уж так было, что всю прислугу в расчете выбьет немчура, а я хоть и побитый слегка, а жив курилка. Два года уж так-то. Теперь-то, конечно, спишут в запас и я с чистой совестью в тыл еду. Да и устал до смерти.