Владимир Малыхин - Наследник

развел руки и улыбнулся:

— Вот это по-нашенскому, по-сибирски.

— Но сначала твой подробный отчет, — сказала Анна Семеновна, усаживаясь во главу стола, — а

то у сына уже давно слюнки текут.

— У меня, между прочим, тоже, — заметил Георгий Николаевич, усаживаясь на свое обычное

место, по левую руку от хозяйки.

Нарочито, не торопясь, наполнил свою рюмку и торжественно объявил:

— Спешу Вам доложить, что сегодня имел честь пожать руку. . товарищу Сталину.

— Сталину? — сделала большие глаза Анна Семеновна.

— Самому Сталину? прошептал Виктор.

— Как ты думаешь, — обратился Дружинин к Анне Семеновне, — нашему знатному лекальщику

можно налить по этому случаю несколько капель?

— Можно, можно, — нетерпеливо проговорила она, но ради бога, не тяни.

— Все будет доложено самым добросовестным образом, — сказал Георгий Николаевич, — но

давайте начнем нашу трапезу, ибо через час я должен быть у наркома и сегодня же вылететь обратно,

— с этими словами он чокнулся с Виктором и тут же выпил свою рюмку.

Он сейчас немножко лукавил, ему просто очень хотелось поскорее снять нервное напряжение и

расслабиться.

— В Кремль мы прибыли ровно в двенадцать ноль-ноль, — начал он.

А дальше последовал подробный рассказ, иногда даже в лицах, с поглаживанием несуществующих

усов и грузинским акцентом.

— В конце беседы он пожал нам руки и пожелал успеха, закончил Георгий Николаевич и спросил:

— Ну, как? Впечатляет?

Виктор был в восторге от всего услышанного. Что же касается Анны Семеновны, то она,

помолчав, вздохнула:

— Все это, конечно, впечатляет. Но увы, в свое время он сердечно пожимал руки и даже

похлопывал по плечу очень многих...

Виктор с неудовольствием взглянул на мать, — он понял о чем она, но не одобрял ее намека.

Георгий Николаевич тоже, конечно, ее отлично понял, но и ему не хотелось сейчас об этом думать:

— Не надо, Аня, — проговорил он. — Не надо! Не время! — Он поднял последнюю рюмку: —

Пусть скорее придет наша Победа!

Потом они говорили о своих семейных делах.

— Ты не меняешь своего решения? — спросил Георгий Николаевич, обращаясь к Виктору. —

Может быть поедешь с мамой ко мне, а уж потом в армию?

— Нет, отец, — сказал Виктор, — не для этого я писал заявления военкому, чтобы потом убегать.

Виктор ожидал и опасался этого разговора. Анна Семеновна всплакнула:

— Он не хочет ничего слушать. Никакие мои доводы не действуют.

Она с надеждой посмотрела на мужа, ожидая его поддержки. Но Георгий Николаевич, взглянув на

нахмуренное лицо Виктора, вздохнул и промолчал.

Прощаясь, они говорили друг другу бодрые слова. Обнимая и целуя сына, Георгий Николаевич

сказал:

— Держись, Витек! И в воде мы не потонем, и в огне не погорим! Правда, мать? — обернулся он к

жене.

Она смотрела на мужа и сына глазами полными слез, потом тихо прошептала:

— Дай-то бог, чтобы было так...

— Ты помнишь наш уговор? — спросил Георгий Николаевич у Виктора.

— Конечно! — ответил Виктор. — Доставить маму до вагона в целости и сохранности.

— То-то, — погрозил пальцем Георгий Николаевич. — Мать, ты слышишь? — он говорил это

бодрым голосом, чтобы сгладить горечь расставания.

— Слышу, — прошептала она, — слышу.

И, не выдержав, бросилась ему в объятья.

...Вечером она сказала Виктору: — Я пойду с тобой на завод.

— Но ведь тебе сегодня разрешили...

— Нет, нет! Я пойду с тобой. Я не могу быть здесь сейчас одна. Там, с людьми, будет легче.

* * *

Совещание у наркома было долгим и бурным. Но они нашли резервы, чтобы изготовить опытную

партию новой продукции досрочно. Довольный нарком отправился с докладом в Кремль, а Дружинин

со своими коллегами — на аэродром. Самолет наркома к утру доставит их в Челябинск, откуда они

разъедуться по своим заводам.

* * *

Прошло еще долгих пять месяцев, прежде чём пришла заветная повестка из райвоенкомата. За это

время Виктор опять не раз всерьез подумывал о побеге на фронт. Но его сдерживало присутствие

матери, он не мог нанести ей такого предательского удара, даже когда получил письмо от Пургена,

который уже был в запасном полку и горячо звал Виктора к себе.

Но вот наконец наступил долгожданный день.

Анна Семеновна и Маша провожали его на Павелецком вокзале. На перроне было людно и

суетливо. У дверей и окон вагонов слышались и бодрые напутствия, и откровенные всхлипывания, и

клятвенные заверения в вечной любви и верности.