Владимир Волкович - Политрук

Охрана вывела на поляну приговорённого. Прозвучала команда. Двое автоматчиков дали залп, и всё было кончено. Бесславный конец. Молча, расходились по своим подразделениям бойцы. Никакой жалости к предателям, только так можно победить в этих условиях.

Солнце застыло на безоблачном небе, наступало знойное лето сорок второго. Илья не терял надежды на то, что сбудется мечта его стать настоящим политическим руководителем в роте, несмотря на молодость. Полгода назад ему исполнилось восемнадцать, и большинство солдат были старше. Однажды в роту пришёл незнакомый офицер. Неторопливо снял плащ-палатку, огляделся. В петлице тускло блеснули две шпалы – батальонный комиссар. Всё обмундирование пришедшего было в глине, видимо, немало пришлось ему поползать по траншеям переднего края.

– Ну, давай знакомиться, – протянул он руку Илье, – зам. начальника политотдела дивизии Кондратьев, собирай актив, комсомольцев, поговорим.

С восхищением слушал политработника Илья, присматривался к его манере держаться, говорить, отвечать на вопросы, пытался понять, чем же притягивает к себе батальонный комиссар? Как придаёт своим словам убеждённость и силу, которые беспрекословно принимаются слушателями? Это было очень важным качеством человека, вся деятельность которого состояла в необходимости убедить других.

– А теперь две важные новости для тебя, – произнёс Кондратьев, когда все разошлись, – обвинение за утерю карт с тебя снято, повозку с картами разбомбило, и они все сгорели.

С облегчением вздохнул Илья, обещание командира полка отдать его под трибунал тяжёлой гирей висело на душе.

– И второе, печальное, – продолжил комиссар: – Погиб Павел Фоменков.

Эх, Павка, друг и однокашник. Когда Кондратьев ушёл, Илья достал из кармана записку, которую, вроде бы, совсем недавно просунул в щель гауптвахты Павел, всмотрелся в неровные строчки. Не приголубит его теперь Настюха, не родит ему детей. Слёзы сами навёрнулись на глаза. Потом, после тяжёлых боёв, перед взором Ильи пройдёт множество смертей, уйдут в вечность люди, ставшие братьями, но плакать он больше не будет никогда.

Фронт стабилизировался, и стала регулярно приходить почта. Люди вспоминали о доме, тосковали о родных и близких, оставленных где-то далеко. Илья пытался поднять настроение солдатам, а у самого на сердце кошки скребли. Почему нет писем из дома, от родителей, от брата? Где теперь его Лилька, при воспоминании о которой у Ильи сладко ныло сердце. Прошёл всего год, как они расстались, не попрощавшись, а кажется, целая вечность… столько горя и слёз он повидал, как будто целая жизнь прожита. И повзрослел сразу.

Через пару дней в расположении роты появилась группа разведчиков из разведвзвода, они проводили рекогносцировку местности, готовились в рейд за языком. Илья узнал начальника разведки полка, которому нужен был переводчик.

– А, штрафник, – вместо приветствия усмехнулся старший лейтенант с запоминающейся фамилией Галич, – ты вроде бы немецким владеешь, не забыл тут ещё.

– Никак нет, – ответил Илья.

– Нам поручено срочно взять языка, а вчера командир полка использовал наш разведвзвод, чтобы атаковать расположение немцев вместе со стрелковыми ротами. Много опытных разведчиков полегло. Сейчас мне люди нужны, а ты ещё и немецкий знаешь. Может так случиться, что языка тащить не будет возможности и придётся его допросить на месте и уничтожить, – Галич помолчал, – ну, так что, пойдёшь за языком? – с грубоватой прямотой заключил он.

– Я готов, только командира надо предупредить.

– Вот и прекрасно, а твоего ротного я беру на себя.

Вечер и следующий день ушли на подготовку, изучали проходы в тыл гитлеровцев, готовили оружие, подгоняли снаряжение, отрабатывали совместные действия. Всех разведчиков разделили на две группы – группа захвата и группа прикрытия. С наступлением темноты вышли из траншеи и гуськом, пригнувшись, направились в сторону вражеских позиций. Идти трудно, вся нейтральная полоса усеяна кусками разорванных снарядами деревьев, разбитыми пушками и пулемётами. Требовалась кошачья ловкость, чтобы ненароком не задеть что-нибудь и не насторожить противника.

Впереди показались две тени – часовые, значит это вражеская траншея. Николай, старший группы показал рукой – «ложись». Залегли и стали наблюдать. В темноте можно было различить окопы, ходы сообщения, справа виднелся холм, видимо, блиндаж. Из траншеи доносились голоса немецких солдат.