Любовь Рябикина - Звезда Давида

Лагерное руководство сменилось. Старый комендант гауптман Ланге однажды вечером появился на вечерней поверке в сопровождении молодого, со свежим шрамом на лице, штандартенфюрера, опиравшегося на красивую трость. На ломаном русском гаркнул:

– Ваш новый комендант штандартенфюрер Готтен! – С чуть заметной ухмылкой добавил: – Надеюсь, что с ним вы станете работать лучше!

Новый комендант удивленно разглядывал выстроившиеся колонны исхудавших людей. Уже через сутки выяснилось, что он почти не говорит по-русски. Говорил штандартенфюрер, в отличие от постоянно оравшего Ланге, не громко, предоставляя переводчику орать его приказы и распоряжения перед построившимися пленными. По его распоряжению пленным разрешили собирать в лесу крапиву и разную съедобную зелень для своих супов. Евсей Анюткин забирал все, что приносили. Разбирал и добавлял в супы, которые с появлением крапивы стали значительно гуще и сытнее.

Зато стали чаще проводиться досмотры в бараках. Комендант не гнушался пройтись по всем помещениям. Губы слегка кривились, а лицо оставалось холодным, когда он осматривал немудреные «пожитки», выброшенные солдатами и шуцманами на нары.

Тех, у кого обнаруживали что-то недозволенное, вплоть до обрывка из немецкой газеты, сажали в карцер, оставляя на сутки или трои без еды и питья или выставляли на самый солнцепек, привязав к столбу. Ланге частенько расстреливал наиболее ослабевших пленных по малейшему поводу «в назидание». Готтен, напротив, никого не расстреливал, предпочитая физические наказания.

Через пару недель рядом с комендантом появилась женщина-врач, одетая в белый халат. Пленных она не лечила, ограничиваясь охраной лагеря и руководством. Зато регулярно появлялась на поверках, безразлично оглядывая пленных. Через неделю Василий шепотом сказал товарищам:

– Эту немку Эльзой зовут. Любовница коменданта. Сама за ним приперлась. Ну и лечит его. Говорят, что его под Смоленском крепко жахнуло…

Чернопятов, который сутки пробыл в карцере за маленький гвоздик, с ненавистью сказал:

– Жаль, что не насмерть!

С каждым днем зелени становилось все больше. На лесных делянках пленные обдирали липовые листочки и ели вместе с молодой крапивой, редким щавелем, черешками медуницы, диким чесноком и клубеньками заячьей капусты, хрусткими и сочными. Макагонов следил за друзьями и часто удерживал от соблазна кинуть в рот еще горстку травы:

– Перекусили немного? Хватит пока! Часика через два еще подкормимся. Пока собирайте зелень в карманы…

Многие пленные поступали, как и они, стараясь утолить постоянный голод. Переев зелени, некоторые умирали в страшных мучениях…

Стоял конец мая. В этот солнечный день Готтен решил устроить в лагере банный день и общую уборку. Военнопленные прибирали территорию между бараками и уносили к воротам лагеря трупы товарищей. Они еле бродили от слабости. Трупы несли по двое, по трое, а то и вчетвером. Василий Макагонов, Петр Чернопятов и Георгий Кавтарадзе выглядели немного лучше остальных и складывали трупы в штабель. Абрам подметал метлой утрамбованную площадку перед бараком.

Над лагерем звучала русская песня «Из-за осторова на стрежень». Пластинка хрипела и порой слова звучали невнятно. Время от времени военнопленные вскидывали голову, прислушиваясь к родной песне.

Немцы-охранники безразлично наблюдали за ними. Даже овчарки не лаяли. Высунув языки от жары вытянулись на земле у ног хозяев.

На небольшом бугорке, под тенистой березой стояло кресло. В нем удобно устроился молодой штандартенфюрер СС. Его красивое холодное лицо обезображено шрамом. Одна нога офицера была вытянута, вторая согнута в колене. Рядом стояла красивая трость. На колене согнутой ноги лежала расстегнутая кобура. В руке слегка дымилась зажатая в пальцах сигарета. Время от времени он подносил ее к губам и с явным удовольствием выдыхал дымок, глядя то в синее небо, то на крону русской березы над ним, то на женщину с холодным лицом в белом распахнутом халате, из-под которого выглядывала эсэсовская форма.

Она вслушивалась в незнакомые слова, слегка склонив голову набок. Об этом говорили только ее застывшие глаза. В руке, затянутой в тонкую перчатку, был зажат стек. На голове красовалась черная пилотка с черепом. На поясе висела кобура с «вальтером», передвинутая с бедра на живот.

Глаза штандартенфюрера и немки встретились. Она тотчас отвела взгляд, стараясь выглядеть непробиваемой, а у него чуть дрогнули губы и взгляд стал мягче. Рядом с креслом стоял столик. На нем дымилась чашка с хорошим кофе, лежал «парабеллум» и стоял старый граммофон, ручку которого время от времени старательно крутил совсем молоденький солдат, часто поправляя ремень автомата на груди. Он явно боялся положить оружие и продолжал мучиться, крутя ручку. Толстая стопка пластинок высилась на табурете рядом.