Любовь Рябикина - Звезда Давида

– Провизию разделить между всеми. Боеприпасы тоже всем поровну, кроме раненых…

Пожилой солдат сразу занялся провизией. Трое солдат помладше принялись делить боезапас и оружие, спрашивая каждого:

– У тебя чего сохранилось?

Люди отвечали вполголоса. Потом кто-то тихо сказал:

– Помер капитан Инарин…

Все оглянулись на эти слова. Веселов вздохнул:

– Придется здесь хоронить. Выройте могилу…

Тот же голос возразил:

– Невозможно. Вода не даст.

Веселов снова вздохнул:

– Как сможем, а похоронить надо. Раз уж вынесли его, то и похоронить должны по-человечески. После войны перезахороним. Там документы остались?

Грязная рука протянула командирскую планшетку и документы командира:

– Вот… Все, что нашли…

Несколько солдат отправились на самую высокую точку островка и принялись рыть могилу. Сержант, не глядя, забил документы в нагрудный карман гимнастерки. Открыв командирский планшет, развернул карту, пытаясь сориентироваться. Поняв, что не сможет, сделал серьезное лицо и объявил:

– Вот что, пойдем к линии фронта. На звук, как говорится. Сейчас карта бесполезна. Не ясно, где находятся немцы. Авось прорвемся…

Но прорваться не удалось. Когда выходили из болота, маленький отряд попал в плотное кольцо немцев. Они приняли неравный бой, залегши на крошечной полоске суши. Уже через пятнадцать минут от двадцати бойцов осталось всего пятеро, совершенно безоружных солдат. Погиб сержант Веселов. Переглянувшись, пятеро подняли руки. Петр Чернопятов попал в плен легкораненым в руку…

Юрий Макагонов попал служить в пехоту и отличился в первом же бою. Когда немцы попытались обойти наши окопы с левого фланга, он один умудрился отогнать их гранатами и не дать зайти в спину.

Пули свистели над головой, рвались гранаты, но он старался не обращать внимания. Пригибался к земле, ругался вполголоса и… молился, вспоминая полузабытое и перескакивая с пятого на десятое:

– Отче наш… Да куда вы на хрен лезете?!. Да святится имя твое… Вот кодла фашистская!.. Спаси сохрани и помилуй… – Швырнул очередную гранату и без передыха выпалил: – Получай, Гитлер от казака тумака! Господи, Иисусе Христе, да что это получается-то? Откуда их столько-то?

После боя к нему подошел майор в запыленной гимнастерке. Посмотрел в грязное лицо со светлыми полосками от пота и утверждая, сказал:

– Живой? Это хорошо! Переведу-ка я тебя парень, в разведку. Там такие как ты, отчаянные, нужны…

Вот так была решена судьба Юрия Макагонова…

Абрам Гольдберг изучал винтовку все время, пока ехали на фронт. Здоровяк, оказавшийся старшиной Квасько, бился с ним сутки, показывая, как заряжать винтовку и целиться. Во время коротких остановок занимался своими делами, а потом снова подходил к студенту. Абрам умудрился сбить пальцы затвором, рассыпать на пол вагона все выданные патроны, а потом случайно заехал прикладом измученному старшине в лоб. Квасько больше мучиться не пожелал. Потирая лоб, посмотрел на новобранца и сказал:

– Вот что, парень… Военная наука тебе, вижу, не дается. Солдат из тебя никудышный, право слово. Определю-ка я тебя помощником к нашему повару. Уж думаю дрова собирать и воду таскать ты сумеешь. Вот остановимся и поговорю с командиром…

Гольдберг возражать не стал, понимая, что действительно солдат из него плохой. Решил пока побыть помощником повара и одновременно научиться пользоваться трехлинейкой. Он посмотрел на лежавшую рядом винтовку и тяжело вздохнул. Квасько действительно поговорил с командиром, объяснив все. Капитан взглянул на выглядывающее из вагона лицо Абрама и кивнул:

– На кухне тоже надо кому-то работать. Разрешаю отправить рядового Гольдберга помощником повара на кухню. Можете идти.

Старшина вскинул руку к пилотке и четко повернулся, чтобы уйти. Капитан остановил:

– Да, вот еще что… Скажешь повару, что я приказал. Пусть учит парня готовке. Мало ли что бывает…

Квасько снова повернулся:

– Есть!

И отправился к своему вагону, широко шагая вдоль состава. Старенькая форма ладно сидела на нем. Абрам с завистью смотрел ему вслед, а затем посмотрел на себя – форма сидела на нем, как на пугале, топорщась во все стороны…

Абрам прослужил на кухне две недели. Повар оказался уже не молодым мужиком с седой головой и крепкими красными руками, которыми он ловко чистил картошку. Обе эти недели войска непрерывно отступали под натиском немцев. Временами немецкие снаряды рвались поблизости от кухни и в эти минуты повар Анюткин крестился и шептал посеревшими губами: