Сергей Антонов - В городе древнем

Нет, лучше не вспоминать… Степанов резко встал и вскрикнул от боли.

Он понял, что сделал ошибку: садиться было нельзя — потихоньку бы, но идти. Ступил шаг, еще… Нет! Немыслимо!

Степанов снова опустился на кочку. Что же делать? Кричать о помощи? Просто сидеть и ждать прохожего или проезжего?

Между тем быстро темнело. Вокруг — ни души!

Да, положеньице!..

Степанов встал, с трудом доковылял до орешника и стал вырезать палку понадежнее.

Поздним вечером в дверь дома, где еще светился огонек, громко постучал человек, тяжело опиравшийся на палку. Хлопнула дверь, послышались шаги, и молодой женский голос спросил:

— Кто там?

— Из района… Степанов…

— Извините, учитель?

Степанов, конечно, понимал, что эта осторожность оправданная, и отвечал спокойно. Удивил его только вопрос, учитель ли он. Неужели хозяйка слышала что-то о нем?

Дверь открылась, и, так как в сенях было темно, женщина взяла Степанова за руку:

— Я проведу вас…

Через минуту он очутился в большой теплой горнице и, как был в шинели, опустился на стул, сейчас же вытянул ногу. Перед ним стояла девушка с двумя косами и с тревогой смотрела на неожиданного гостя.

— Что с ногой? — участливо спросила она. — Ушибли? Ранена?

— Ничего, не беспокойтесь… Я посижу… — ответил Степанов.

— Может, приляжете?

— Ничего… Я сейчас…

— А то прилегли бы…

Гость не ответил, и девушка согласилась:

— Хорошо, хорошо, вы сидите, я сейчас приготовлю на стол…

Степанов кивнул и закрыл глаза. Какое это счастье, что до Красного Бора оказалось не так уж далеко!..

Он не слышал, как девушка объясняла что-то матери и ребятишкам на кухне, не слышал, как она входила в комнату, накрывая стол к ужину… Сидел почти в полузабытьи, закрыв глаза, радостно сознавая лишь одно: не один в холодном лесу, а с людьми и в теплом доме… Прошло с полчаса, прежде чем Степанов немного пришел в себя.

Какой дом! Пол — крашеный. Шкаф, что напротив, — из светлого полированного дуба, очень строгий, изящный, наверняка самодельный. В рамах из такого же дуба — репродукции: «Три богатыря», «Московский Кремль». Стулья тоже из дуба…

Степанов осторожно встал и снял шинель. Терпимо! Можно жить! Сейчас же появилась девушка с косами:

— Давайте, я повешу…

Собственно, почему это он раздевается? Ведь ему нужен председатель сельсовета или колхоза, директор школы…

— Вы знаете, — признался Степанов, — я по школьным делам. Мне нужен кто-нибудь из начальства…

— Очень хорошо, очень хорошо, — успокоила его девушка. — Найдем и начальство. Давайте шинель…

Степанову не хотелось никуда идти, но дело было и в другом: просто нельзя было не довериться этой очень спокойной девушке. Говорила негромко, уверенная, что громче не надо — услышат и так. И ходила неторопливо: успею сделать и так. И в голосе ни одной нотки резкости, нужной для внушения или приказа, одни мягкость и доброта.

Она покоряла, не делая для этого никаких усилий и не ведая того.

— Разрешите, Михаил Николаевич…

«Михаил Николаевич»! Откуда она знает?»

Девушка унесла шинель и шапку, а Степанов подумал?

«Ведь не помнится, чтобы называл ей свое имя и отчество…

Не было этого!..»

Девушка вошла с полотенцем:

— Вы никуда не ходите. Оботрите руки.

Степанов взял протянутое полотенце, один конец его был смочен теплой водой.

— Пожалуйста, к столу, Михаил Николаевич.

— Спасибо. Скажите… — не сразу спросил Степанов, — откуда вы знаете, как меня зовут? Кажется, не встречались…

— Ну как же… — как о само собой разумеющемся ответила девушка, — слыхала не раз. Я — комсомольский секретарь, знаю почти весь городской актив. — И позвала своих: — Мама, Нина, Петя, садитесь за стол!

Сейчас же появились мальчик лет десяти, девочка лет двенадцати, невысокая строгая женщина. Все поздоровались с гостем и сели за стол. Притихшие ребята с сочувствием посматривали на Степанова.

Из разговора Степанов узнал, что девушку зовут Тоней. Фамилия ее Агина. Мебель в горнице такая потому, что отец — плотник, все — дело его рук. Сейчас он на фронте… Он большой мастер… Много лет назад, поспорив с кем-то из города, одним топором вырезал смешного человечка, поделку взяли затем в областной музей.

Глядя на Тонино лицо, освещенное семилинейной лампой, Степанов все пытался понять, чем оно так притягательно, почему не хотелось отводить от него взгляда. Наверное, потому, что исходило светом спокойной, ласковой красоты… О том, что лица светятся, Степанов слышал и читал не раз, но увидел сам, пожалуй, впервые.