Сергей Антонов - В городе древнем

На подъемах, жалеючи коров, бабы сами хватались за оглобли: кто за одну тащил, кто за другую, кто толкал дроги сзади… В такие минуты корове идти становилось гораздо легче, но вскоре опять постепенно привязывалась эта тяжесть, и тогда чаще свистели хворостины…

— Животинка ты моя! Кормилица…

И снова бабы, жалея скотину, стремились взять основную тяжесть на себя.

— Хватит, бабы, — просил тогда Малышев. — Себя пожалейте хотя бы ради ребят…

Лицо и шея его багровели еще больше: чтобы не надорвались бабы, нужно было надрываться на крутых подъемах самому. Нет другого выхода… Ни из чего силы не возьмешь.

Все просто и ясно.

Что же… Степанов не раз видел, как, надрываясь, вытаскивали солдаты из колдобин машины и орудия. Сам надрывался. Но здесь — женщины!.. Женщины!.. И не только молодые, но и старухи… И они таскали бревна, грузили, помогали везти… А чего стоило валить деревья, ошкуривать!..

И при погрузке председатель тоже старался ухватиться за тот конец, что потяжелев. Единственной рукой цепко захватывал тяжеленный комель и, командуя: «Раз-два, взяли!», укладывал на передок. Степанов видел, что председатель из тех людей, которые за любое трудное дело берутся первыми…

С Орликом, которого тоже впрягли в дроги, управлялся маломощный паренек: чего проще! Бабы, да и сам Малышев, поглядывали на лошадь и удивлялись, что вот так, оказывается, привычно и легко можно возить тяжеленные бревна…

— Господи! — сказала одна. — Возили же когда-то!..

Паренек, приданный Орлику, первый раз чуть не наделал беды. Он некрепко держал его за узду, и на спуске к мостику Орлик вырвался… Тяжело груженные дроги толкали его, и он помчал, с грохотом проехал по хлипкому настилу, чуть не выворотив перила концами бревен, и остановился перед подъемом.

Малышев с укором посмотрел на паренька, ничего не сказал, но на спуске в следующие ездки вел Орлика сам, не рискуя подвергать такую ценность, да еще чужую, опасности!

Лес возили уже около шести часов. Но нужно было знать и меру…

Сгрузив на горке, где положено было стоять школе, очередную партию бревен, Малышев сказал:

— Спасибо, Михаил Николаевич… Мы вас не забудем. — Он благодарно пожал Степанову руку и передал вожжи.

— А сколько километров до Красного Бора? — спросил Степанов.

— Отсюда верст девять… Все лесом и лесом…

— Давайте сделаем так, — решил Степанов. — Я Орлика оставлю, а завтра вернусь во второй половине дня. Вот к этому времени, пожалуйста, вы мне его и освободите. Ему надежнее быть в ваших руках, чем в моих, — пошутил он. — Я ведь ни распрячь, ни запрячь…

К селу Красный Бор вел старый большак. Вступив в его ущелье, Степанов вспомнил, что когда-то, кажется, он бывал здесь… Знакомой показалась эта узкая дорога с неглубокими канавами по обе стороны, летом заросшими травой, ландышем и земляникой, эти стены высокого леса, эта тишина…

Да, те самые места, и был он здесь не один — с Верой. Да и сам Красный Бор, наверное, то самое село, куда они забрели тогда с Верой, где их поили парным молоком и добрая женщина, радостно глядя на девушку, спрашивала: «Какого же это Соловьева наливное яблочко?»

Вот уж чего он не ожидал — пройти по дорогам юности, невольно вернуться к тому, о чем сейчас вспоминать совершенно ни к чему.

Лес был старый, густой, и листья с кленов, берез, дубов облетели еще далеко не все, не то что с одиночек, голыми стоявших под осенним ветром на пути в Верхнюю Троицу. Почти вся дорога — в листьях. Вот здесь больше тополиных, они посветлей и отчетливо выделяются на темной дороге, там, разлапистых, — кленовых, на которых в селах любили печь хлебы…

Да, да, он сам писал когда-то:

Степанов остановился, вдруг осознав, что с трудом идет: от высокого того дуба до этого клена тащился несколько минут!.. Только сейчас он понял, что давно уже замедлил шаг, сдерживая возникшую боль в ноге…

Помогая Малышеву грузить бревна, он горячился, суетился, конечно, не в меру. И вот результат. Он знал: так нельзя. Ну а что же ему оставалось делать, когда никто не жалел себя?

Дойдя до небольшой лужайки, Степанов сел на кочку.

И лужайка эта была ему знакома, или, может, так только казалось. Вот неподалеку огромные трухлявые пни, вокруг которых летом столько земляники. Самая крупная — у таких пней. Наверное, она и есть — та самая полянка…