Сергей Антонов - В городе древнем

— Сейчас я взогрею. — Пелагея Тихоновна ушла на кухню, а Вера оглядела знакомую обстановку и закрыла глаза.

Пелагея Тихоновна принесла побитый жестяной чайник, с которым она вместе с другими горожанами проделала крестный путь до Погар и обратно, принесла две чашки, накрыла на стол.

— Эх, Верочка, Верочка, пей, милая… Что есть…

— Спасибо, Пелагея Тихоновна…

Пелагея Тихоновна держала блюдце на растопыренной пятерне, подносила ко рту и втягивала глоток-два горячего, обжигающего чая. От сахара откусывала крохотные кусочки мелкими, удивительно белыми зубами. И вдруг тихо проговорила:

— Погоди, Верочка, еще немножко да выходи, милая, замуж…

Вера поставила кружку на стол.

— Пелагея Тихоновна… — В растерянности она не знала, что сказать.

— Не обижайся, я старше тебя. Не во всем глупее.

— Я не об этом… Не думала я ни о каком замужестве…

— Верю, знаю. Ты такая. А все же подумай.

— Что вы, Пелагея Тихоновна!

Но Пелагея Тихоновна либо не слышала возражений Веры, либо не хотела принимать их в расчет:

— Вон Степанов-то, Миша, ходит неприкаянный. Раненый, побитый войною… Ты одна, он один. Я же знаю, как вы дружили… На вас все смотрели и говорили: пара!

Вера закрыла глаза: боль слепила. И казалось бы, неожиданная боль.

— Зачем вы об этом, Пелагея Тихоновна?..

— Вот видишь! Не забылось…

Вера опустила голову, ладонью охватила лоб. Молчала.

— Не обижайся, Верочка, послушай, что скажу. Отец — один, мать — одна, а вот жены и мужья… Мало ли что в жизни бывает… Я тебе, Верочка, счастья хочу.

Горькие слова… Но что случилось, то случилось: сына нет. Пропал. Сгинул. И она, мать Коли, давала его жене Верочке, которую успела полюбить, добрый совет.

Они попили чаю, поговорили о делах в городе, о положении на фронте и взятых нашей армией городах.

— Вот, Верочка, Гомель на днях наши отбили… У меня ж там сестра, племянники. Живы ли? Написала, вот жду. Все жду и жду…

— Да, все, наверное, так, Пелагея Тихоновна. Даже если ждать некого. Мои тоже совсем покой потеряли, как наши вошли в Белоруссию. У нас ведь в Минске тоже много родственников. У тетки там сын, он инвалид, не в армии, так она вон что учудила: написала письмо и пометила, что, мол, переслать в Минск, когда освободят. Чтобы, значит, как можно скорее до него дошло…

— Говорят, многие так делают. Да, материнское сердце никогда покоя не имеет… Сколько писем ходит по свету в поисках человека! А у людей подчас и адреса-то нет.

— Миша мне рассказывал, по радио передают письма, в которых люди разыскивают своих близких…

— Скорее бы у нас радио наладили! — вздохнула Пелагея Тихоновна. — Может, и Коленька отыщется… — И хотя она и сама прекрасно понимала, что прежде всего он приехал бы или написал сюда, в Дебрянск, эта неведомая им передача по радио добавила ей немножко надежды…

— Мне, пожалуй, пора. — Вера накинула свое пальтишко, застегнула надежный ремень.

Пелагея Тихоновна сидела за столом в прежней позе: руки сжаты, голова опущена. Надо было попрощаться, сказать ей что-нибудь хорошее. Вера подошла к столу:

— Пелагея Тихоновна. — Она погладила шершавые, сухие руки свекрови. — Пелагея Тихоновна, спасибо вам…

Пелагея Тихоновна вдруг взяла Верины ладони в свои:

— Слышишь, Верочка… Колю-то, говорят, видели в Хвалынском…

— Ох, Пелагея Тихоновна. Если бы видели в самом деле!.. — вздохнула Вера. — Ведь сколько раз это уже было.

Но Пелагея Тихоновна тоже знала об этом. Проходил слух: видели там-то, мелькнул здесь, шел в колонне… А потом ничто не подтверждалось. Знала и все же говорила:

— Сходи, Верочка… Я бы сама, да разве дойду? Сходи, милая…

Несчастная мать забыла обо всем: о вольной, только что данной ею Вере, и о том, что и ждать-то вроде как бы нечего. Вдруг из Хвалынского потянется ниточка, которая приведет к счастью? Как же пренебречь хотя бы тенью надежды?

Вера молча, с состраданием смотрела на Пелагею Тихоновну.

Обычно все, что касалось Коли, говорилось в первую минуту их встречи, и Вера знала, почему сегодня сделано отступление от неписаного правила. Не хотела Пелагея Тихоновна больше связывать ее, Веру, с горькой судьбой сына. Высказалась, а потом не выдержала… Как она просила: «Сходи, Верочка… Сходи…»

Но идти совершенно незачем. Ни в Хвалынское, ни куда-либо еще. Пора перестать тешиться иллюзиями. Хватит! И Вера мысленно утвердилась в том, что открылось ей в минуты, когда провожали американских гостей: «Кто-то же должен был жертвовать не только свиной тушенкой, но и своими жизнями!»