Михаило Лалич - Облава

— Некому тебя заменить, все идут.

— Коли все идут, никто и не заметит, что меня нет.

— Ты им это говори, мне-то все равно.

— Понадобится, так и скажу, не побоюсь. — И Пашко громко кашлянул, подтверждая свое решение.

Чтобы не остаться в долгу, кашлянул и собеседник. Пашко со своей спутницей отошел уже довольно далеко, да и перекликаться надоело — на том разговор и кончился. С двух концов Побрджа громко залаяли две собаки, — Пашко на какое-то мгновение вообразил, что они с большой охотой подхватили разговор, который он начал с Петром. Вмешались, залаяв на разные голоса, и другие собаки, и каждая изо всех сил старалась показать характер и вкусы своего хозяина или всего хутора. К ним вскоре присоединились собаки соседних сел, но Пашко больше их не слушал. Он думал о женщине, которая, согнувшись, шагает по тропе впереди него. Как судорожно схватила она его за рукав, а рука крохотная, детская, и схватилась-то, как ребенок, напуганный выскочившей из темноты собакой. Таит она что-то, кроется тут какой-то дьявол или другая какая нечистая сила — кто знает? «Давненько я не лгал, — говорил он про себя, — а вот она ввела сейчас меня во грех — гладко солгал. Бог знает еще на что наведет, покуда от нее отделаешься. Скорее всего идет к коммунистам. Лучше, пожалуй, об этом не думать».

— Лучше так, — сказал он вслух.

— Лучше, — согласилась она, полная благодарности, хоть и не знала, о чем он говорит.

— Будет он нас задерживать и морочить голову пропусками.

— Конечно, лучше, ведь у меня и пропуска нет.

Пашко промолчал, словно ничего не слышал. «Может, испытывает, подумал он, — может, для того ее и послали. Они и друг друга проверяют — никто никому не верит. До чего поганые времена! И никак не меняются. Все надеются, что будет лучше, а оно все хуже и хуже. Не только народ, но и семьи и братства дробятся и раскалываются. Если ты вчера кому-то верил, сегодня больше не верь, а завтра уже перестанешь верить самому себе. Что за пакостный бес вселился в людей и ведет их по кривой дорожке все дальше и дальше! Впрочем, один бес сделать такого не в силах, их, наверное, много, — должно быть, и счету им нет. Из одного логова, и всех одна и та же Злая Нечисть наплодила — сейчас ее время. Бог знает, как долго оно продлится; как нагрянет — конца не видно…»

Собачий брех ширился — он то нарастал, то затихал и тянулся от села к селу, подобно разматывающейся переливчатой звуковой вуали, которую ветер нес по плоскогорью. Он замирал где-то в долине и вдруг нарождался в другом, казалось, до того не существовавшем селении, словно бросался в погоню за каким-нибудь зверем или привидением, которое там почему-то бродит и ни за что не хочет или не может оттуда уйти. Какое-то время Неда думала о том невидимом, заколдованном призраке, который тащит за собой собачью облаву всегда в неожиданном направлении. «К добру это или к худу? Скорей всего к худу, ведь на свете мало добра. Этот бородач кажется добрым человеком, но бог знает, что он задумал? На мосту он меня спас, но не для того ли, чтобы завлечь в еще большую беду? Не следовало мне говорить ему о пропуске, сейчас ему известно, кто я. Устала, сама не знаю, что говорю. Боже, до чего велик этот Грабеж, до чего велик этот край — нет ему ни конца, ни предела!»

Ноги у нее совсем онемели от усталости, даже волосы на голове болят. Неда закрывает глаза, чтобы хоть они отдохнули, но тогда подгибающиеся ноги сходят с тропинки в снег. Дорога неровная, с подъемами и спусками — скользкая и в то же время каменистая. Слушать собачий брех — для нее настоящая мука: в нем весь ужас трудной крестьянской жизни, здесь и хриплые басы сельских богатеев, и тявканье подлаживающихся к ним шпиков, и баритоны бывших богатеев и разбогатевших подхалимов, и тенорки щенят, что лезут из кожи, подражая своему сословию. Наконец, когда Неда уже смирилась с мыслью, что лай и дорога никогда не кончатся, ее бородатый спутник остановился и показал на освещенные окна дома.

— Вот мой дом. Тут мы и отдохнем, — сказал он.

— Некогда мне отдыхать, спешить надо.

— Поспешишь — людей насмешишь. Лучше всего тебе и не ходить дальше. Я тебе дам зерна столько, сколько бы дал Арслан, дам и лошадь, чтобы не тащить на плечах. Совесть не позволяет отпустить тебя на страдания и верную гибель.

Неда остановилась: вот то, чего она больше всего боялась! Несколько мгновений она молчала, словно колебалась, на самом же деле обдумывала ответ, потом сказала:

— Раз уж пошла, значит, так тому и быть.