Михаило Лалич - Облава

— Где искала? Наверно, под одеялом!

— Нехорошо надо мной глумиться.

— Не глумлюсь я, спрашиваю: тебе что, приснилось это?

— Не дай бог такому и во сне присниться, но это не сои. Я исходила все эти чертовы леса, чтобы предупредить вас, сказать про облаву, но не нашла ни землянки вашей, ни пещеры, ни часового, некого мне было предупредить. Нигде ни души, кругом снег, отвесные скалы да пропасти с вывернутыми деревьями. Я ради доброго дела вас искала и не нашла; а они по злобе — и сразу нашли. Как же так? Это, видно, дьявольская сила, злой рок мне помешали…

Человек со шрамом вдруг превратился в Ладо и заговорил его голосом:

— Знал я, что ты сумасшедшая, но никогда не думал, что такая! Что мне с тобой делать?

Она смутилась и обомлела. Сколько нужно сказать, расспросить, не знаешь с чего и начать. Словно толпа ввалилась в узкие двери, каждый толкается, продирается вперед, не дает другому пройти. Наконец Неда, точно издалека, слышит свой голос:

— Ты голодный, Ладо?

— Голод это пустяки, — говорит он, — вот как мне тебя отсюда вызволить? Кто тебя послал?

— Судьба моя.

— Сама виновата, нечего сваливать на судьбу.

— Я виновата, это правда, но и другие тоже. Наболтали тебе про меня, очернили — вот ты и пожалел, что меня взял. Давно уже жалеешь, но я не хочу тебе навязываться. Ну-ка скажи, что тебе наговорили такого, чего ты раньше не знал?

— Ты только ради этого пришла?

— Я пришла предупредить, что будет облава, повидаться с тобой и поговорить.

— Оставь эти глупости! Можешь идти со мной?

— Разве ты возьмешь меня? Я в самом деле тебе не безразлична? Или ты только так?

— Пошли, некогда мне разговаривать!

— Я не могу даже встать. И никогда, видать, не смогу. Но с меня довольно и того, что ты меня еще помнишь. Коли так, я выздоровлю, раз ты хочешь.

— Не могу я тебя здесь оставить, псам на съедение!

— Не беспокойся за меня, Ладо! Сейчас мне хорошо, ничего не болит, не холодно. Я поправляюсь. Если меня отведут в тюрьму, мне там не будет скучно. А рожу там ребенка, он ведь не будет поначалу знать, что он в тюрьме.

— Погоди, я достану лошадь. На лошади хоть до леса доедешь…

Неда хотела его задержать, но он исчез так же внезапно, как и появился. Ей показалось, что через окно, но окно было закрыто, комната пуста, а портрет на стене висел безмолвный и печальный. Стекла и дальше позванивали, что-то, верно, случилось. На улице сумерки или мглистый вечер, уже темнеет. Перед домом раздаются хриплые голоса, вдалеке лают собаки и слышна песня. Жуткая песня, словно справляют страшную свадьбу со множеством смертей. Неда вздрогнула и в ужасе натянула на голову одеяло.

Подойдя к ограде и калитке, Шако вдруг убедился, что все его мечтания разлетаются, точно весенние листья под ветром. Ни шума, ни часовых, ни оседланных лошадей — кругом безлюдно и тихо. Нет и следов на снегу, никого здесь и не было. Разве может ему так повезти, чтобы он застукал вожака облавы спящим, и вожак не так глуп, чтобы попасться ему в руки… Напрасно он себя тешил и тратил силы… Снова на его израненные плечи навалились усталость и боль. Вновь ожила забытая тоска. У Шако подогнулись колени. Он посмотрел на Ладо. Хотел было на него опереться, но увидел, что и товарищу ничуть не лучше: бледный, изнуренный, он прислонился к забору, чтобы не упасть, и, не в силах даже смотреть, закрыл глаза, и покачивался, как сомнамбула.

Шако рассердился: «Если уж я такой дурак, хоть бы он был поумней, — вот уж парочка, баран да ярочка!..» Он готов был закричать от досады, крик стоял уже в горле, как вдруг увидел на пороге старуху с двумя внучками за спиной, точно перепуганными цыплятами. На какое-то мгновение ему показалось, что это стоит его мать: рассердилась старуха и приготовилась его наказывать… Чтобы отомстить за это видение, он спросил язвительно:

— Ты что, часовой?

— Да! А ты кто таков?

— Я Шако из леса.

Две девочки с косичками склонили головы, — и они признают свою вину и готовы принять на себя часть надвигающегося несчастья. Старуха опустила руки. Она наперед знала, что на хорошее надеяться не приходится, но такой беды не ждала. Всем известный Шако, весь в крови, с налитыми кровью глазами стоит перед ней, как бешеный волк, которого нужда заставила среди бела дня спуститься в село, оглядывает ее дом, примеряется, с какой стороны его поджечь. Пощады теперь не жди. Болезненная судорога пробежала по спине, с трудом преодолев ее, старуха выпрямилась и вскинула голову. «Пусть поджигает, — сказала она про себя, — только бы детей не тронул. Пришел и наш черед, давно пора…»