Михаило Лалич - Облава

— И-их!

Точно клекот орла, подумал Шако, еще не повернувшись на крик. И на черногорское коло [50] Коло — южнославянский народный танец. похоже, когда парень, встречаясь с девушкой, прыгает вверх и кричит, как орел. Но здесь коло смерти — тут нет девушек, одни ведьмы, — что может развеселить человека и заставить его так крикнуть? Преодолев наконец внутреннее сопротивление, он оглянулся и увидел, как Слобо, расширив в прыжке руки, падает. Боснич первый подбежал к нему и оттащил в укрытие.

— Готов, — сказал он.

— Как готов?

— Да так. И выстрела не слыхал.

Шако повернулся к Седларацу и погрозил кулаком:

— Позор тебе, лес, ты убил героя! Заплатишь ты мне за это, поганый лес, буду тебя жечь, рубить, помянешь меня лихом!

Потом посмотрел на Слобо: пуля попала в лоб, крови не было — белела кость, белело мясо, белее снега было и овальное лицо с тонкими дугами бровей и удивленными глазами. «Еще краше, чем живой, — подумал он, — даже брови не нахмурил. Жаль, что не может таким остаться!..»

— Надо помочь? — крикнул Ладо.

— Нет. Помоги Зачанину, если можешь!

— Он сам идет. Что со Слобо?

— Погиб Слобо и выстрела не слыхал.

Вокруг защелкали пули. Шако схватил карабин Слобо и устремился вперед. Обогнал Ладо, оставил за собой Арсо, подбежал к Гаре и протянул ей винтовку.

— Возьми, Гара, — сказал он, — это тебе память о брате…

Она молча приняла винтовку, как берут на руки ребенка, как брала она Слобо, когда тот был маленький, и они ходили с ним собирать чернику, и он лепетал: «Пойдем, сесличка, по челнику!» Она знала, нужно что-то спросить или хотя бы что-то сказать, но не могла, боялась, что вместе со словами, сломив ее сопротивление и обнаружив ее женскую слабость, вырвется тот вопль. И она пошла дальше безмолвно, тяжело переступая ногами, опустив глаза долу. Снег кажется ей каким-то серым чудищем — широким, бесконечным мутным потоком, который течет, течет и тащит все за собой. Он утащил уже Видо, потом Вуле, а вот сейчас и Слобо, не выпустит и этих, что еще борются с ним. Не оставит ни скал, ни деревьев, ни долинок, где вьются над хижинами дымки, ни плоскогорий, где растут сосны, ничего, ничего — все накроет своей облавой. Напрасно они поднимаются в горы, и напрасно горы вытягивают свои шеи и задирают лысые головы к небу, — серый, бурный поток все разрушает и уносит вниз, в мутный водоворот, над которым шипят, точно змеи, винтовки.

Временами Гара с трудом поднимает голову и заставляет себя широко открыть глаза и смотреть. Она видит, как стреляет Зачанин, как, щелкая затвором, выбрасывает гильзу и загоняет патрон в ствол. Видит, как впереди широко шагает Иван Видрич, заставляя поторапливаться и остальных. Она слышит, как за спиной у нее шумит и грозит Шако, как ему вторят Ладо и Боснич, уже охрипший от крика. Гара знает, что позади должен идти еще кто-то, чьего имени и лица она никак не может вспомнить. «Мы еще живы, — с усилием думает она, — значит, еще не все пропало. Кобиль уже недалеко. Потом будет легче. Через Свадебное кладбище дорога ровная, как скатерть. Все думают, что там будет легче, потому и спешат. Ну, а если они ошибаются, что тогда?..» И все снова скользит в пропасть, она закрывает глаза, чтобы не смотреть. И все-таки чувствует, как мир распадается на части, которые серое чудище катит и толкает вниз.

Стрельба на дне долины, у мостов, на перекрестках дорог и у бродов через Лим продолжалась долго, она то ослабевала и, казалось, замирала совсем, то снова оживала. Достаточно было в минуту затишья кому-нибудь ненароком выстрелить, как в ответ из сел с одной и другой стороны реки снова поднималась яростная перестрелка. Наконец наступила тишина. Все решили, что невидимая опасность, отыскав себе лазейку, двинулась дальше либо повернула в другую сторону. Возвращаясь в трактиры или караулки, чтобы укрыться от солнца, защитить глаза от ослепительного блеска, подогреть консервы, закусить и продолжать начатую игру, милиционеры рассказывали о смертельной опасности, от которой они так дружно и смело отбились.

Поскольку в каждой группе было хотя бы по одному певцу-гусляру, в обязанности которого входило возвеличивать их подвиги перед начальниками и итальянцами, события в их обработке вскоре приобрели невероятные размеры. Оказалось, что это было давно подготавливаемое, хитро задуманное нападение, в котором действовали коммунисты с левого и правого берега Лима с целью снова заминировать мосты. Центром нападения был главный мост у Црквины. Коммунисты пригнали сюда трех вороных лошадей с тремя тюками динамита. Чтобы все это больше походило на правду, четники уверяли, будто собственными глазами видели, как Гара отдавала распоряжения; другие уверяли, что заметили двух женщин — Гару и еще какую-то загадочную женщину. Поддерживая друг друга, мало-помалу сочинили целую историю о том, как Иван Видрич орудовал на правом берегу, а юрист Иванич на левом, как они договаривались, как появился потом Васо Качак и крикнул: