Михаило Лалич - Облава

Филиппу Бекичу захотелось броситься на него, свалить на землю, растоптать и уничтожить. От мысли, что этого он сделать не может, лицо его исказилось, перехватило дух, и он с трудом выкрикнул:

— Откуда ты здесь?

— Пришел, — спокойно сказал Пашко. — Я давно тут.

— Как давно? Откуда давно, я тебя тут не видел!

— А я тебя видел, и видел, что ты делаешь.

— И?

— Моя мать из рода Маркетичей, как и твоя. Душа у меня заболела.

— У меня нет, не знаю, о чем ты говоришь?

— Не ты, злая нечисть это сделала: она неразборчива, ей бы только побольше мяса.

— Ничего не понимаю.

— Сказанного не воротишь, сделанного не поправишь!

Голос у старика скрипучий, полный сиплых нот, как у попа; кроется в нем и что-то загадочное, и какая-то жалость. Бекичу не нравится ни то, ни другое. Ничего ему не нравится, все испортил старик — голова кружится, и снова подступает волна бреда и дрожи. Все видел старый лис, заключил он про себя, и даже не скрывает, потому что дурак. Надо и его шлепнуть. И поскорее, сейчас же, пока тут коммунисты, пока еще стреляют, пусть на них подумают!..

Он взглянул на свою винтовку, взял ее под мышку, чтоб стрелять не целясь, и вдруг почувствовал, что у него дрожат руки. «А если я промахнусь, — подумал он, — или только раню его?.. Все выйдет наружу и пропадет. Он точно знает, что я ничего не могу с ним сделать, — и глазом не моргнет, не говоря уж о том, чтоб уйти от меня… Придется попытаться с ним договориться и выждать более удобный случай. Ну-ка, поглядим, получится ли, а потом уж будет легче…»

— Я приказал тебе стеречь ту женщину, — сказал он. — Где она сейчас?

— Лежит у Лилы. Ее нужно в больницу отправить.

— Лучше бы и занялся этим, чем прокрадываться и совать нос туда, куда не следует. И для меня это гораздо удобнее, не так ли?

— Конечно. Я хотел, но ты снял бы с меня за это голову. Крутой у тебя нрав, запальчивый, больно ты скор на руку, не годится это.

— И сейчас не поздно отвезти женщину, — сказал Филипп в надежде, что Пашко повернется к нему спиной.

— Сейчас не могу, есть более спешные дела.

— Какие дела?

— Дай мне десяток людей — мертвых вынести.

— Куда?

— На Повию, на кладбище. Мертвым надо отдать должное, все там будем.

«Сразу обнаглел, — подумал Бекич. — Шпарит без обиняков, не просит, требует и уверен, что получит. Если только это, то пожалуйста. И денег дам, если попросит, или там клочок земли, у меня этого добра хватает. Надо дать, а потом уж я найду способ отомстить. Главное, чтобы он молчал сейчас, пока свежи следы и пока еще можно доказать. Не думаю, что он много потребует, он не такой, как другие. Глупее. Единственное его желание, кажется, уподобиться юродивому пророку старцу Стану из Полицы. По речам он уже чем-то напоминает его — все какие-то иносказания, не сразу возьмешь в толк, что говорит, да еще вот судьбу предсказывает. Под этим, может быть, что-то и кроется. Никто ничего не знает, люди хитры — мягко стелют, жестко кладут. Тем, кто хвастает, будто говорит одну правду, тоже не стоит верить, зачастую под их правдой скрывается великая ложь…»

— Дам тебе людей, выноси мертвых, — сказал он. — Что еще?

— Еще нужно написать пропуск и записку для той женщины. Чтоб итальянцы пропустили и доктора взяли в больницу. Она обморозилась и воспаление легких — в беспамятстве.

— Как ее зовут?

— Не знаю. Накарябай что-нибудь неразборчивое, лишь бы приняли, а потом как-нибудь распутаем.

— Отложим это до вечера.

— Нет, сейчас. Кто знает, где кто будет вечером.

— Больно ты о ней стараешься. Уж не ты ли набил ей брюхо?

— Брось, сегодня не до шуток.

Бекич написал записку, отрядил десять человек и стал смотреть, как те неохотно спускаются в низину. Они шли медленно и каждую минуту оглядывались, опасаясь, что кто-нибудь пустит им пулю в спину и расквитается с долгом, который остался неоплаченным еще со времен дедов и пращуров. Лишь Пашко Попович не оглядывался — он никому ничего не должен. Понурив голову и опираясь на винтовку, он молча скользил вниз по круче и нарочно обходил укрытия, точно дразнил.

Внизу через долину пробивались восемь коммунистов, семеро мужчин и одна женщина. Женщину распознать легко — у нее нет винтовки. Они миновали зону огня отряда Бекича и сейчас проходили под позициями батальона Рико Гиздича. Первым идет Иван Видрич, высокий, с длинной шеей — вылитый журавль, и поэтому весь отряд напоминает маленький журавлиный косяк, отбившийся от главной стаи, усталый, тщетно ищущий выход там, где его нет. Время от времени они оборачиваются, стреляют и ругаются. Обойдут борозды, которые вспахивают в снегу перед ними пулеметные очереди, подождут друг друга и снова продолжают путь. То вдруг заторопятся, словно увидели спасение и поверили в него; то остановятся — перевести дух и ответить огнем на огонь. При этом они строго сохраняют дистанцию и первоначальный строй.