Вяйнё Линна - Неизвестный солдат

Хиетанен показывал новичкам, как роют окопы. Трое из них, казалось, понимали всю серьезность положения. Они были немногословны и выполняли указания Хиетанена с боязливой покорностью, что говорило о их неуверенности в себе. Четвертый, лихой светловолосый парень, чувствовал себя на передовой как дома. Отрыв себе окоп, он сел на его край и бойко сказал:

— Ну, где же ваши руссы? Мы уже можем начать их подстреливать!

Из соседнего окопа показалась голова Рокки:

— Вы слышали, черт возьми? Не ори так громко, парень, не то и они услышат! А уж если узнают, что ты здесь, сразу перепугаются и удерут.

— Сколько вам лет? — спросил Хиетанен.

— Двадцать пятого года рождения, господин сержант, — ответил один.

— Нет, я страшно удивляюсь! Мы тоже начинали войну совсем еще мальчишками, но все же не такими детьми.

— Мать-Финляндия отрывает младенцев от груди и посылает их биться за нее, — сказал Рахикайнен.

На усталом лице Хиетанена появилось подобие улыбки:

— Меня в первый раз назвали господином сержантом. Все слышали? Теперь поняли, кто я такой?

— Тебя назвали так запуганные новобранцы, — презрительно сказал Рахикайнен. — Теперь к нам посылают стариков и детей.

— Страна родная, весь народ своих героев в бой пошлет, хи-хи…

Ванхала улегся в своем окопе, заложив руки за голову, и стал напевать про себя:

— Бороться, бороться, — злобно сказал Сихвонен. — Вот только о жизни мы здесь ничего не знаем. Вот уж правда, что борьба идет не на жизнь, а на смерть…

К ним подошли Коскела и Карилуото. Коскела возвращался в свой взвод, Карилуото задержался поговорить с людьми.

— Ну, что тут слышно?

— Ничего особенного. Сдаем территорию полным ходом.

Поблизости на костре варил себе кофе Уккола, солдат из бывшего взвода Карилуото, и Карилуото подошел поздороваться с ним. Уккола сидел на корточках, в фуражке, перевернутой козырьком на затылок, с автоматными дисками на поясном ремне. Вещмешка у него не было, был только хлебный мешок, к нему пеньковой веревкой привязана скатка. Котелок для варки кофе он держал над огнем на дуле своего автомата.

— Добрый день… Как дела, Уккола?

— Привет! Да что дела, мы в бегах, особенного удовольствия не получаем.

Уккола глянул через плечо, и Карилуото невольно улыбнулся, до того типична была эта картина и ответ тоже.

— Не получаем — это верно. Вот до чего мы дошли.

— Карта, бывает, бьет, бывает, не бьет, это зависит от случая. Ну а тут нам приходится бегать и бегать без конца.

— И ничего нельзя поделать?

— Ну, пожалуй, мы еще можем немножко насолить, но остановить — нет. Если держится в одном месте, рвется в другом, так что все равно приходится удирать. Русские сперва проводят хорошую артиллерийскую подготовку, а потом набрасываются на нас, точно волки. Эти штурмовики — сущие черти. Когда они прилетают, с неба так и сыплются бомбы и пули. У них там, наверное, сидит пара киргизов на крыльях и палит вовсю из автоматов.

Котелок Укколы вскипел. Он достал из противогазной сумки масленку и осторожно высыпал из нее кофе-суррогат в котелок.

— Последние остатки. Снабжения у нас никакого. Порою сутками не едим. Вот так, кораблю войны даже сам господь бог не может помочь.

Уккола замолчал, весь сосредоточившись на варке кофе. Подув на него, продолжил:

— Да, если все разладилось, то потом не так легко навести порядок. Ах, да… поздравляю. Была свадьба-то?

— Была. Большое спасибо. Вот пара сухарей. Больше дать не могу — раздал все ребятам из первого взвода.

— Спасибо. Вот, пожалуйста, кофе, думаю, хоть какой-никакой вкус да будет. Некоторые ребята из первого дезертировали в Пюхяярви.

— Спасибо, у меня нет времени. Да, Раямяки меня не удивил, но вот Куусисто и особенно Раухала преподнесли мне сюрприз.

— Куусисто сдрейфил, а Раухала так расхрабрился, что бежал дальше всех.

— Но больше дезертиров у нас не будет, или как?

— Таких не будет. Но как только противник начнет плеваться железом, мы все побежим.

Карилуото пошел дальше, на сердце у него становилось все тяжелее. Каждая новая встреча со старыми знакомыми только усугубляла ощущение безысходности. Даже Уккола, принадлежавший к числу его лучших солдат, оставил всякую надежду. И везде в роте встречали так же, брюзгливо ворча в ответ на его приветствие. Только те, кто прежде служил вместе с ним, поздравляли его и радовались его возвращению, а остальные в той слабой цепи стрелков, которой он производил смотр, были мрачны.