Вяйнё Линна - Неизвестный солдат

Коскела задумался.

— Мы никого не можем так просто оставить здесь. Вот если кто заболеет из нас. Тогда можно было бы сходить на перевязочный пункт и освободиться от работы.

— У меня болит горло, — поспешил вылезти Рахикайнен, но Коскела сказал:

— Это не пройдет. Туда надо послать серьезного человека, чтобы не подкопались. Вот если бы Сало на что-то пожаловался. Тебя уж ни в чем не заподозришь.

— Есть у меня опрелость на ноге, только она уже подсохла.

Сало был польщен, он не понимал, что выбор Коскелы вовсе не означает признания личных достоинств и даже почти граничит с оскорблением. Коскела велел ему показать ногу, и он снял сапог.

— Расчеши ее чуток, а когда отправишься утром на перевязочный пункт, натри докрасна. И говори там, что очень больно. Нет, скажи лучше, что она не то чтобы болит, а просто нельзя надеть сапог. И еще скажи, что нога болит у тебя давно, но ты все время был в боях и не мог заняться ею.

На другое утро Сало отправился на перевязочный пункт и получил освобождение от службы, правда всего на три дня. Но так как к этой драгоценной опрелости было приковано внимание всего полувзвода, нога и вправду разболелась, так что, когда три дня спустя Сало, по-настоящему хромая, явился на прием к врачу, он без труда получил освобождение еще на три дня. Таким образом, он целую неделю мог караулить кастрюлю, исчезновение которой вызвало большой переполох на кухне. Однако Мякиля никак не мог заподозрить полувзвод Коскелы, ибо ему и в голову не могло прийти, зачем солдатам кастрюля. В противном случае он довольно легко мог бы сделать вывод из сопоставления двух фактов: появления Рахикайнена на кухне и одновременной пропажи кастрюли.

Вокруг кастрюли с брагой сосредоточилась жизнь всего полувзвода. Возвратившись со строительства гати, солдаты первым делом спешили к ней. Ее выслушивали и нежно похлопывали, а когда о браге на время забывали, кто-нибудь вскоре обязательно спрашивал с хитрецой:

— Что это там пищит у нас под вещмешками?

Ему весело отвечали:

— Да ведь там наш мальчик.

Такое название — «наш мальчик» — почему-то дали кастрюле с брагой.

— Только бы русские не заворошились. Если нас поднимут до времени по тревоге, это будет явно проделкой дьявола. Тогда придется выпить брагу так, как есть.

— Здесь не заворошатся. Им хватает дел под Харьковом и в Крыму.

— Что же станет с немцами в конце-то концов?

— Нас это не интересует. Главное, что станет с нашим мальчиком.

— Это как у нас в приходе был один старик, Хейкки Вастамяки, ругался он страшенно. Как-то раз завернул к нему поп, просит попить, ну, старик сдернул с кадушки покрывало и говорит: «Квас бродит, как сатана, да гущи до черта, только какого дьявола вам понадобилось среди ночи, господин пастор?!»

— А вот у нас в приходе…

— Нет, послушайте лучше, что я вам расскажу…

— А вот как-то раз…

С передовой доносились приглушенные звуки перестрелки, на костре кипел в котелках кофе-суррогат, а в углу палатки бродила-шипела брага.

Четвертого июня 1942 года выдался чудесный погожий день. Маршал Маниергейм справлял семьдесят пятый день рождения, и это событие наложило свою печать на всю общественную жизнь. В армии этот день был примечателен тем, что солдатам раздавали благородный напиток, именуемый «урезанным коньяком», — по бутылке на пять человек.

— Только чур вот что. Когда наберемся, не шуметь. Если кто вздумает начать склоку, наваливаемся на того все вместе. Что мы с ним сделаем?

— Намажем ему… ружейным маслом.

— Я согласен.

— И я тоже!

— Для начала выпьем то, что нам дали под Маннергейма.

— «Урезанный коньяк», хи-хи. А как его урезают?

Хиетанен разливал коньяк, и, когда кружки были наполнены, все разом к ним приложились. Хиетанен поднял свою и сказал:

— А теперь за наше везение в этой войне! За то, что мы так долго продержались!

Они осушили кружки, и с даром Маннергейма было покончено.

— Этого мало, подать сюда нашего мальчика!

— А что будет, если завтра дознаются, где была кухонная посуда?

— Э, не думай о завтрашнем дне!

Хиетанен выдал всем по кружке браги, и каждый, поперхнувшись, выпил и ее. Никто не посмел и заикнуться, что брага плохая; она авансом доставила им столько радости и надежды, что стала священной. Нет, брага была выше критики. Солдаты выпили еще по кружке и пришли в оживленное и радостное расположение духа, сознавая, что скоро захмелеют. Пока же алкоголь еще не успел оказать свое действие.