Сергей Ченнык - Последний штурм — Севастополь

Часто можно слышать от современных исследователей, что «Севастополь не был крепостью в ее современном понимании». То есть, по их разумению, у него не было крепостных стен, башен, ворот с ключами, предназначенными для вручения победителю и прочих атрибутов средневековья. Это не так. Севастополь был крепостью и не просто крепостью, а крепостью первого ранга, которых в России середины XIX в. было только две — Севастополь и Кронштадт: «…хотя Севастополь по устройству своей оборонительной линии и не являлся вполне современной для той эпохи крепостью, но он все же подходил к типу новых фортовых крепостей, появившихся в Западной Европе в 30-х годах XIX века значительно более, чем то имело место в предшествовавших осадах». {582} 582 Яковлев В.В. История крепостей. М., 2000 г. С. 154–155

Естественно, что Севастополь и Кронштадт никогда не готовились к обороне с сухопутного направления. Эта функция возлагалась на полевую армию. Но то что сделали защитники города в кратчайшие сроки, сделало позиции Севастополя неприступными. Выигравшие начисто инициативу первого этапа войны союзники, вынуждены были принять навязанный им военным гением Тотлебена вариант действий, и увязли, упуская из рук достигнутое.

Тотлебен переиграл их прежде всего сочетанием своего высочайшего военного образования и талантливого организатора. Генерал Шильдер так характеризовал его: «Тотлебен не обладал умом теоретика; это был по преимуществу ум-практик. В нем никогда не проявлялось увлечение несбыточными мечтами и теориями; напротив того, все, что отзывалось теориею и бесцельным рассуждением, беспощадно отстранялось; если он не мог тотчас извлечь пользы из той или иной меры, он бросал ее и никогда не сходил с почвы практически выполнимого мероприятия. При таком складе ума и дарований Тотлебен не сделал новых шагов и открытий в инженерной науке, но он умел только с необыкновенным искусством пользоваться обстоятельствами и применяться к ним. Когда Тотлебен приступил к осуществлению проектированных им оборонительных работ, он не мог предвидеть, что союзники подарят ему время, необходимое для окончания начатой импровизации. Поэтому нельзя не признать за автором севастопольской импровизации выдающейся настойчивости и редкой силы воли в руководстве предприятием, выполнимость которого представилась бы сомнительною для менее предприимчивого характера». {583} 583 Граф Эдуард Иванович Тотлебен//Военный сборник, 1890 г., №7, СПб., С. 218

Сравнение Тотлебена с Вобаном — «русский Вобан», как иногда называют его исследователи, мягко говоря, неуместно. Тотлебен — это Тотлебен! Лично я согласен с тем, что сравнивать Тотлебена и Вобана не только бессмысленно, но и некорректно по отношению к памяти русских генералов, адмиралов, офицеров, солдат и матросов, защищавших Севастополь. И не только в патриотических приоритетах здесь дело. К середине XIX в. значение крепостей в войне изменилось коренным образом. Это было связано, прежде всего, с появлением новых видов огнестрельного оружия, новыми приемами ведения боя. С этого времени крепости стали сильны «…не своими препятствиями штурму, не пассивной силой своих верков, а многочисленной артиллерией и соображенным с объемом крепости сильным гарнизоном». {584} 584 Елчанинов А. Крепость в войнах Наполеона и новейшего времени//Военный сборник, 1905 г., №8, СПб., С. 113 Сам Тотлебен не очень любил, когда его сравнивали с Вобаном, считая, что последний являл из себя образец чистого фортификатора, в то время как он не только производил расчеты и организовывал работы, но и в некоторые периоды руководил действиями артиллерийских масс, чего не удавалось за свою военную карьеру многим пехотным или «чисто» артиллерийским начальникам.

Севастополь стал первым сигналом для русской военной науки об опасности следования канонам устаревшей безнадежно европейской фортификации. До событий в Крыму «…крепостное дело, при наружном его блеске и расцвете, в сущности погружалось в глубокую рутину. Воцарялась схема; крепостная война сделалась областью исключительно военных инженеров; появились теории вроде «анализа крепостей», где исчислялось, так сказать, законное время сопротивления крепости, а затем комендант мог сдавать ее с чистой совестью, с сознанием до конца исполненного долга! Эта отрасль военного дела превращалась в молчаливый договор между осажденными и осаждающими… В школах преподавалось уже не искусство оборонять крепости, а искусство почетно сдавать их…». {585} 585 Елчанинов А. Крепость в войнах Наполеона и новейшего времени//Военный сборник, 1905 г., №8, СПб., С. 114–115