Анатолий Злобин - Только одна пуля

Сухарев ревниво следил за Куницыным, с изяществом управляющимся с машиной. Он предпочел бы сам провозглашать эпитеты, нежели слушать их от другого, но не слушать не мог.

— Мы познакомились в сорок пятом, — начал он издалека, желая утвердить свой приоритет, пусть чисто формально. — Тогда я вообще первый раз приехал в Москву. Однако вы меня не успокоили, Евгений Петрович, а завтра и не позвонить…

Куницын засмеялся:

— Ищете предлога для возвращения? Придется пойти навстречу. Можем заказать вам переводы ваших документов. Да не тревожьтесь вы, мой стаж постарше, я знаю Риту с тридцать восьмого года, помню еще с косичками. Все будет хорошо, телефонный звонок я беру на себя. Так как же с документами?

Иван Данилович остывал словно нехотя, в словах Куницына ему чудились благоприятные намеки, и он с готовностью переключился:

— Я их помню почти наизусть. Сколько раз проигрывал в голове те головоломные ситуации, в которые попадал Игорь. Ну хоть эта явка в «Меркурии».

— Там и «Меркурий» есть? — удивился Куницын, с трудом, но вполне вовремя увернувшись от резко затормозившего вечернего автобуса.

В о п р о с. Ваше имя?

О т в е т. Эжен Лассаль.

В о п р о с. Вы владелец фотографического салона «Меркурий»?

О т в е т. Да.

В о п р о с. Итак, ваша личность установлена. Теперь скажите: кто этот человек, сидящий перед вами?

О т в е т. Я не знаю этого человека.

В о п р о с. Вот как! Вы не встречались с ним?

О т в е т. Возможно. За день через салон проходят десятки людей, разве всех упомнишь.

В о п р о с. Хорошо, пойдем дальше. Ваше имя Поль Дешан, не так ли? А вы встречались с этим мсье, который называет себя Эженом Лассалем?

О т в е т. Разве его так зовут? Впервые слышу это имя. Правда, я как-то заходил в салон и делал заказ, но с хозяином не разговаривал, это точно, тот был лысый и гораздо старше.

В о п р о с. Следовательно, вы оба подтверждаете, что не знаете друг друга?

О т в е т. Не знаю.

О т в е т. Нет, герр следователь. Откуда мне знать его?

В о п р о с. Теперь скажите мне, Эжен Лассаль, что вы делали 6 июля сего года в три часа пополудни в Лувене? С какой целью вы встречались там с Полем Дешаном?

О т в е т. Я не встречался с ним.

В о п р о с. А вы?

О т в е т. Мы не встречались, вы заблуждаетесь, герр следователь.

В о п р о с. Хорошо, сейчас мы побеседуем с вами по отдельности и выясним, кто из нас заблуждается.

Зажмурив глаза, Сухарев отчеканил:

— Лист дела семьдесят первый: очная ставка между Полем Дешаном и Эженом Лассалем. Оба отрицают факт знакомства.

— А что же прикажете делать? — спросил Куницын с некоторой ухмылкой, но Сухарев ни о чем не догадывался.

— Вот я и говорю: молодцы ребята, — сказал он, — война у них тяжелая.

— Это элементарно: чего ради я стану докладывать группенфюреру Миллеру, что Поль Дешан и Игорь Пашков с Потылихи одно и то же лицо.

Лишь теперь Сухарев насторожился, но и то слегка, так сказать, в гипотетическом порядке, размягчаемом быстрой ездой в тепле.

— Группенфюрер Миллер? Вы его знаете? — спросил Иван Данилович. — В протоколах это имя не указано, оно на полях мелькает…

— А я ваших протоколов и знать не знаю, — с прежней беспечностью отозвался Куницын.

— Тогда откуда же?.. — лишь теперь его озарило. — Неужели вы?..

— Вот именно: я и был Эжен Лассаль, пишется через два «с», учтите.

— И вы не погибли? — нелепо воскликнул Иван Данилович, ибо ответ был очевидным.

— Более того, мчусь со скоростью восемьдесят километров в час.

Резко провизжали тормоза. Напрягшееся тело не желало лишаться скорости, а его выбрасывало вперед, прямо под колеса скалообразного фургона, надвинувшегося поперек пути. В последний момент Куницын успел отчаянно вывернуться и затормозить. Международный фургон с продольной полосой иностранного слова величественно удалился, даже не заметив случившегося, а они остались выброшенными на обочину, правым передним колесом на тротуаре, растерянные, задыхающиеся и вроде бы нехотя приходящие в себя.

Иван Данилович опомнился первым:

— Все же остается неясным, к какой именно цели мы мчимся со скоростью восемьдесят километров в час?

Куницын горестно вздохнул:

— Стар становлюсь. Реакция не та. А сентиментальности прибавляется. Мне вдруг представилась его голова, скатывающаяся с плахи. Ведь и я мог бы вместо него.

Сухарев вздрогнул. Его собственные слова вернулись к нему в чужом исполнении, и тогда в них послышалось ему некоторое искажение. Что было искажено? То ли сама мысль, то ли интонация, возникшая при ее озвучании, то ли малая инверсия, почти неуловимая на слух, но все меняющая? Свои мысли обязаны вылетать из своего же рта.