Герман Нагаев - Второй фронт

Махов знал, что Зинченко обеспечил формовочной землей все три литейных цеха и за короткое время вывел свой цех в передовые.

«Неужели и Зинченко будет опять песочить?» — подумал Махов и, решив за него вступиться, стал вслушиваться.

— Вы думаете, подтянулись с планом, так теперь можно почивать на лаврах? Не выйдет! Что у вас происходит в цехах? А? Грязища — ноги не вытянешь. Завалы мусора, стружки, обрезков стали. Меня вчера парком носом тыкал в эту грязь. Позор! Смотрите у меня — спуску не будет!.. Вон сидит Зинченко. За нерадивость и халатность я принужден был его строго наказать. И Зинченко не только искупил свою вину, но и показал пример настоящего патриотизма. Его литейный цех занесен на доску Почета. Григорий Давыдович!

Зинченко встал.

— Я вас слушаю, товарищ директор.

Зинченко растерянно взглянул на Васина, на улыбавшегося в глубине кабинета Махова, на удивленных начальников цехов, сказал смущенно:

— Благодарю вас, товарищ директор!

— Это я вас должен благодарить, товарищ Зинченко. Вы заслужили эту награду. Идите, товарищи, в цеха! Идите и помните: каждый из вас может быть отмечен такой же, а может, и более высокой наградой. Завод должен блестеть, как стеклышко. От этого во многом будет зависеть успех нашей работы!..

Когда начальники ушли, Махов поднялся, поздоровался за руку:

— Я просмотрел и подписал чертежи новой коробки скоростей.

— Давай поручим изготовление ее опытному заводу.

— Правильно. Не надо мешать танковому производству. Присылай чертежи, подготовь приказ и определи жесткие сроки, как мы намечали.

— Хорошо, — сказал Махов и вышел из кабинета…

Васин, Махов, Колбин и еще человек пять из руководителей обедали в закрытой директорской столовой, что находилась там же, где и кабинеты, на втором этаже. К столу подавались коньяк и водка, но выпивали редко, когда приходилось принимать «гостей».

После встречи с Васиным, Махов проводил диспетчерское, потом ходил по цехам и обедать пришел с опозданием. За обеденным с голом никого не было. Махов разделся и, направляясь к столу, увидел Васина. Он сидел на оттоманке, в углу, по-турецки поджав ноги, запустив пальцы рук в густые волосы, и, казалось, плакал.

Махов никогда не видел его в таком состоянии.

— Что случилось, Александр Борисович? — спросил он, не на шутку испугавшись.

Васин взглянул дикими глазами:

— Ты запер дверь?

— Нет, а что?

— Запри!

Махов запер дверь и снова подошел, присел рядом:

— Неужели диверсия на заводе?

— Нет. Слушай внимательно… Те семь танков, что завершали программу декабря, так и не сделали в срок.

— Они и не могли быть сделаны, я предупреждал тебя.

— Ведь обещали же сборщики… И я поверил… включил их в рапорт. А рапорт из наркомата попал в правительство.

— Скверно! — вздохнул Махов. — Это же приписка… обман…

— Я же был уверен, что сделают… Военные подняли целую бучу. И вот — комиссия… Дело пахнет трибуналом… — и вдруг с рыданием в голосе он бросился к Махову, схватил его за руки.

— Тихонович, помоги, спаси! Только ты можешь.

— Я? Что я могу в таком деле?

Махов встал, прошелся по кабинету, в раздумье теребя подбородок.

— Сталину доложили?

— Не знаю…

— Очевидно, нет, иначе тебя бы уже увезли в Москву. Значит, Парышев не допустил… Он здесь?

— Нет, улетел в Москву.

— Плохо. А где комиссия?

— Ходит по заводу. Скоро начнут вызывать. Начнут, наверное, с тебя. — Васин молящими глазами взглянул на Махова и дрожащим голосом запричитал: — Только ты, Тихонович, можешь помочь, иначе — каюк… А ведь мне нет и сорока…

Махов никогда не думал, что этот властный, беспредельно верящий в себя человек мог так перемениться. Ему стало жаль Васина.

— Что я могу, Александр Борисович?

— Затяни расследование. Затяни до февраля… немного осталось. В январе выполним план, тогда я спасен!..

— Попробую… — твердо сказал Махов. — А ты возьми себя в руки! Слышишь? От тебя больше всего будет зависеть расследование. Говори честно и никого не впутывай… Я постараюсь объяснить комиссии, почему не успели сделать эти семь машин. Но ты не кисни, а веди себя, как подобает генералу.

— Я ничего… Я уже успокоился, — сказал Васин и, встав с дивана, одернул китель. — Голова трещит… Спасибо тебе, Тихонович, спасибо! Я, наверное, заболел. А? Пойду домой. Ты скажи им… И нажимай на план. Только в этом спасение. Понимаешь?.. И учти: если меня расстреляют — тебе же будет хуже…

После тяжелого и, как ему думалось, последнего разговора с Васиным, Махов закрылся в своем кабинете.