Игорь Николаев - Запах пороха

— Не груби начальству.

Но я уже закусил удила. С обидой кричу:

— Чин! Чинодрал! Там люди, а ты… не спа-ал!

Нервные мы были, не по возрасту издерганные. И то сказать: из боя в бой, вечный свист пуль, взрывы, леденящий душу холод, изуродованные тела погибших друзей, трупы врагов, всюду смерть, смерть, смерть…

Посыльный внес чайник кипятку. Зырянов налил кружку и молча подал мне. Я с благодарностью посмотрел на него и поднес ко рту обжигающую посудину, мне было стыдно своей вспышки, но ничего не попишешь — сорвался.

Скоробогатов, видно, понял мое состояние.

— Хорош у тебя автомат, — похвалил он трофей. — Сам достал?

Он знает, что сам. Но вопрос его сладок. Я кивнул головой. Скоробогатов застегнул подбитую ветром шине-лишку, встал, подлил мне из чайника и снова:

— Хорош…

Добытое в бою оружие — бесспорный признак воинской доблести. Так, наверное, было всегда, во всех войнах. Поколебавшись в душе, я снял с груди автомат и протянул Скоробогатову.

— Что ты? — неуверенно улыбнулся он.

— Возьми.

В роту пришло пополнение. Народ прибыл солидный, в возрасте, по документам — один завскладом, один писарь, один ездовой и два повара. Это все, что могли наскрести в полку.

— Куда ж я вас, братцы?

— Куда нужно, — с готовностью ответил бритоголовый, медлительный дядя, по-свойски скидывая с плеча вещмешок и кладя у своих ног.

У печи стоит Буянов и подбрасывает в огонь куски промасленной, из-под патронов, бумаги. Покончив с бумажками, он разламывает руками ящик и опять приживляет огонь.

— Тарщ командир, — скороговоркой обращается он ко мне, не отрываясь от яркой печки, — хуть мне этого…

Бритоголовый принял Буянова, видимо, за старшину. Не дожидаясь моего слова, он резво подхватил с полу свой мешок и, широко улыбнувшись, всем туловищем повернулся к Буянову.

— Повар-инструктор Дворкин, товарищ гвардии старшина!

— Повар? — удивился Буянов. У него в отделении имелся один бывший повар — Катышев. Но отступать поздно, и он лишь уточняет: — Я не старшина.

— Товарищ старший сержант… — без прежнего энтузиазма поправляется новичок-повар.

Мне принесли из штаба приказание, я углубился в чтение. Бойцы занимались кто чем, и казалось, не обратили внимания на этот беглый разговор. Ан нет.

— А еще повара есть? — внятно раздался чей-то насмешливый голос.

— Есть, — тихо отозвался невысокий худощавый боец с чернявыми усиками. Лицо у него темно-смуглое, вроде закопченное.

— Просись вместе с лысым! Будет вас трое у Буянова…

— А на скольких готовить? — деловито уточнил усатенький, не понимая шутки.

— На одного… На Буянова.

Раздается общий смех. Буянов тоже хохочет и вновь обращается ко мне:

— Давайте его мне, приспособим…

Я прочел принесенное приказание и задумался… Ночевать здесь не придется: после обеда полк выступает. Вперед, вперед! Несмотря на значительные потери и перебои в снабжении, мы не даем противнику передышки. Нам трудно, а ему еще трудней: достаточно взглянуть на пленных, чтобы понять, какой стороной повернулась им нынешняя зимняя кампания. Обмороженные, бог весть чем поперевязанные, в соломенных ботах… Екнет иной раз сердце, да тут же и зачастит взволнованно: кто вас звал? Что повело вас в чужие земли? Что заставляет вас сеять по свету горе людское?

Тем временем новички мало-помалу познакомились со старослужащими, получили оружие, патроны, гранаты, и Буянов увел их куда-то за огороды. «Пострелять маненько», — сказал он. Пусть. Порох они, может, и нюхали, но автомат — штука серьезная.

В избе тепло. На лавке, поджав босые ноги, блаженствует Ступин. В руках у него огромные хозяйские ножницы. Ножницы эти определенно или садовые, или для стрижки овец, но это не мешает сержанту с удовольствием резать ногти на ногах. И за ним уже наметилась очередь.

Ступина слегка поторапливают:

— Шевелись, сержант!

— Ему бы струг…

— Или… которым ветеринар копыта срезает.

Ступин работает, как всегда, сосредоточенно, молча. Шутки отлетают от него, как горох от стенки, только раз он и сказал — свое, сокровенное:

— Хотел сад осенью посадить…

И разговор сразу же принял другой оборот.

— Сад, он как где, — заметил угрюмый, бритоголовый повар-новичок Дворкин.

— По Днепру, милок…

— По говору — ты не тамошний.

— Жил… Днепрогэс возводил… Вот, милок, где цветет! И вишня тебе, и слива, и яблоня, и груша… Опять же — морель…

— Морель?

— Абрикос такой. Радость!