Сатек Омаров - О героях былых времён…

Мне не довелось участвовать в очередном наступлении, потому как ещё 27 февраля получил осколочные ранения обоих ног и самолётом был вывезен в тыл, но думаю, что нашим там сегодня ой, как нелегко. Скажу вам как на духу. Задумка наступать на Вязьму в том состоянии, в каком были после декабрьского контрнаступления под Москвой, это бред упрямых идиотов. Я простой солдат, стратегия не моего ума дело и всё же думаю, почему бы после контрнаступления не дать войскам дней десять передохнуть, прийти в себя, подтянуть тылы, хорошенько продумать план дальнейшего наступления? Вместо этого нас, уставших, голодных и холодных бешено гнали вперёд. После того, как мы овладевали каким-либо опорным пунктом, тут же поступала команда: «не останавливаться, продолжать наступление», в результате, не закрепив за собой захваченных позиции мы вновь рвались вперёд. Это приводило к тому, что не редко части перемешивались, терялось управление и наступала сумятица. Немцы зорко следили за нами и в свою пользу оборачивали нашу бестолковщину. Они бросали во фланг и тыл наших плохо организованных войск свои мобильные группы, отвешивали нам хорошего тумака и вновь восстанавливали утраченные позиции.

Мне неведома общая картина наступления всего Западного фронта, но на нашем направлении всё происходило именно так. Скажите мужики, с кого спрашивать за бессмысленную гибель тысяч людей, кто ответит за смерть семнадцати-восемнадцати летних пацанов, которые прежде чем попасть на позиции, войну видели только в кино? Мы взрослые бойцы, конечно, всячески старались их беречь. Когда шли в атаку велели им держаться за нашими спинами, делились едой, питьём, одним словом жалели юнцов, ведь у многих из нас дома остались вот такие мальчишки. Надо сказать, что и командиры по отечески относились к ребятам. Тоже старались не пускать их на опасные вылазки, используя для подноски боеприпасов, набивки пулеметных лент, устройства блиндажей. И всё же и среди командиров находились отдельные негодяи, что бессердечно относились к юнцам. Был у нас в батальоне один такой, здоровенный детина, сытый и вечно пьяный. Так вот, дело было под Юхновкой, дали команду идти в атаку а впереди капитально укреплённые немецкие позиции с зарытыми танками в придачу. Мы стали роптать, мол к чему посылать людей на явную гибель?! Тут этот детина, ругаясь благим матом сорвал каску с головы одного молодого бойца наставил к его виску пистолет и застрелил. Мы, тоже недолго думая тут же отправили эту мразь к праотцам. Ротный, царствие ему небесное, был добрым человеком, увидев случившееся, только приложил палец к губам, мол, «молчим мужики, всё нормально». Едва случилась передышка в бою мы, похоронили этого мальчишку под одинокой березкой, прикрепив к стволу дерева табличку с его именем. Мы, взрослые мужики, видевшие столько смертей, пережившие такое, что врагу не пожелаешь, хоронили пацана и плакали, настолько тяжко было смотреть в его глаза, в которых отражалась та невинная улыбка, которая была на его лице, когда бездушный негодяй наставил к его виску пистолет. … Эх, мужики, да что вспоминать, только душу терзать, иди оно всё к лешему!» – в сердцах выпалив эти слова, Бушмакин замолчал и с головой укрылся одеялом.

Надо сказать, что Иван после этой беседы всяческий избегал разговоров о войне, как кто заговорит на эту тему, он отворачивался или опираясь на костыли выходил из палаты. Видимо глубоко засела горечь пережитого на душе у человека».

Немного подумав, Василий Демьянович хотел ещё, что то сказать, но тут в гостиную вошла его дочь и позвала нас ужинать.

За столом, старик не обронил ни слова, ел и сосредоточенно думал о чём то своём. Я не стал его докучать и мы, молча отужинав, сначала отправились задать корма скотине, а затем вновь расположились у телевизора. Там, транслировали репортаж со спортивного соревнования. Я, было, заинтересовался сюжетом, но заметил, что мой друг отсутствующим взглядом глядит на экран телевизора, теребя седые кудри: «Видимо что-то хочет сказать» – подумал я и не ошибся: «А ведь, тогда с нашей 33 армией приключился полный швах – заговорил Демьяныч, обернувшись ко мне – продержалась она до начала апреля, а затем, почти полностью погибла в окружений. Об этом я узнал находясь уже в другой части, куда меня направили после выписки из госпиталя. Тогда же ходили разные слухи о нашем командарме, Михаиле Григорьевиче Ефремове, толи застрелился он, толи был убит, но чтобы не говорили о нём, славный был человек, душевный. Мы солдаты любили его за заботу о нас и простоту. Помню, как после одного из боёв под Наро-Фоминском я прикорнул было в окопе, а он подошёл незаметно и как гаркнул: «Чего спишь унтер?» (так он по старинке называл сержантов, так как служил ещё в царской армии). Я, конечно растерялся, ведь сам командующий стоит передо мной, а он улыбнулся и уже с доброй ноткой в голосе сказал: «спи, но ухо держи востро», после чего подозвав взводного поинтересовался: «как давно мы харчевались?» Тот было замялся, а мой второй номер возьми и ляпни: «со вчерашнего вечера ничего не ели товарищ командующий». Ефремов услышав это нахмурился, и ничего не сказав удалился. А уже примерно через час вся рота угощалась горячим и сытным солдатским кулешом.