Дмитрий Ли - Журавли покидают гнезда

Денними ясно сознавала, какая горькая участь ожидает девочку, если она не выйдет отсюда. И в то же время согласиться отдать ювелиру Эсуги было немыслимо. «Конечно, ничего особенного нет в том, что дочь будет служить богатому господину, к тому же доброму и живущему неподалеку от матери, — думала Денними. — Все это так. Но что скажет свекровь и сельчане, когда узнают об этом?..» Живо представив гневное, искривленное яростью лицо свекрови, ее истошный крик, Денними закрыла лицо руками и отвернулась.

Наблюдая за ней, Хэ Пхари понял, что сейчас ему полезней промолчать. Он видел безысходность ее положения и ждал.

Она ответила согласием.

Вечером полицейский взял с нее разные подписки и вывел на улицу. А ночью Денними увела из деревни дочь.

Денними навещала Эсуги ежедневно. Несмотря на это, девочка сильно тосковала по матери и родной фанзе. Здесь все было чужое: и чистые просторные комнаты со стеклянными раздвижными дверями, и пестрые ковры, расстеленные на полу, и блестящие подсвечники на стенах, и посуда, которую не знаешь как взять, чтобы не разбить. И сам воздух здесь пахнет чем-то чужим. То ли дело в своей фанзе! Там вместо ковров — циновка, которую не страшно испачкать. И зачем зажигать столько свечей, когда одной коптилки вполне достаточно, чтобы разглядеть омони. И чашки дома не такие, в них можно толочь муку и шалу [26] Необработанный рис. . Или еще лучше — можно разбивать орехи. Здесь нет гор и озер — одни молчаливые стены. Нет, она непременно уговорит омони забрать ее отсюда… Но каждый раз, когда появлялась омони, Эсуги не решалась заговорить об этом, а только вздыхала и грустно глядела на нее. А когда она уходила (она долго никогда не задерживалась, боясь стеснить хозяина), Эсуги плакала. В эти минуты Хэ Пхари утешал ее:

— Небо относится к людям по-разному: одного наделяет богатством, другого счастливой судьбой. А твою омони небо одарило красивой дочерью. Не будь тебя — ее жизнь не имела бы смысла. Ты должна это знать. Только ты теперь можешь вернуть ей радость.

Эсуги на какое-то время успокаивалась. Поднималась рано, чтобы успеть убрать комнаты и приготовить завтрак. Хэ Пхари в свою очередь не жалел денег на подарки, к которым Эсуги была равнодушна.

В лачугу Юсэк вернулся засветло. Тетушка Синай, стоявшая в дверях, первая заметила в нем перемену.

— Ты болен? — спросила она, разглядывая его лицо. — Ты бледен, и глаза какие-то недобрые.

Юсэк не ответил. Подойдя к сидящему на циновке отцу, протянул деньги.

— Ты заработал много денег, — сказал отец, — но почему в твоих глазах нет радости?

— Он устал и хочет есть, — заключила Синай. — Я приготовила чумизу и напекла лепешек. Правда, маловато, но я принесу. — Она проворно выбежала.

— Ты почему опустил голову? — спросил отец, разглядывая сына. — Говори: почему молчишь?

— Я сегодня видел Эсуги, — сказал Юсэк, скорее грустно, чем радостно, что немало удивило отца.

— Эсуги?! Ты видел Эсуги?

— Да. Она живет на Шанхайской улице в доме богача!

— Как ты оказался в этом доме? В дом янбани не позволено входить ченмин.

Опустившись к отцу, Юсэк стал рассказывать:

— Когда я отвез господина в город, у него не оказалось с собой мелких денег, и он повел меня в дом. Это был богатый господин. У окна стояла девушка в дорогом кимоно. Она повернулась ко мне…

— Возможно, это была другая девушка, очень похожая на Эсуги? — перебил его отец.

— Нет, я не ошибся, — уверенно произнес Юсэк, и голос его дрогнул. — Как я могу не узнать Эсуги…

— Наверное, этот господин и есть ее дядюшка? — Старику хотелось направить мысли Юсэка в другую сторону.

Юноша усмехнулся:

— Вы, конечно, не хотели меня обмануть. Вы сами обмануты.

— Ты что-то напутал, — сердясь произнес отец.

— Да, я ошибся. Между госпожой и женой рикши есть большая разница.

— Вот ты о чем! — воскликнул отец. — Откуда ты взял, что Эсуги мечтает стать госпожой? Ты говорил с нею?

— Нет. Увидев меня, Эсуги не обрадовалась, а почему-то испугалась.

Старик затряс головой:

— Не поверю, чтобы эта юная девушка открыла сердце старому маклеру…

Словно кто-то больно ударил по сгорбившейся спине Юсэка.

Он резко выпрямился и, впившись глазами в отца, который, проговорившись, не мог скрыть смущения, переспросил:

— Вы сказали — маклера? Вы его знаете?

— Да, знаю, — признался отец. — Мать Эсуги много задолжала ему. Вдвоем им легче отработать долги.