Петр Волкодаев - Чей мальчишка?

Все эти дни они бродили по коридорам комендатуры без дела, сонливо позевывали, будто конурные псы после сытной кормежки. Скучали: нет «пациентов»… А нынче они вдруг оживились, с самого утра начали готовить «прививочную» к работе.

Фок нервно кусает сигару, берет в руки депешу. В ней генерал фон Таубе торопит Фока:

«…весь урожай дручанской зоны в десятидневный срок отправить в фатерлянд. Для этого нужно:

1. Свезти снопы в бывшие колхозные гумна.

2. Выгнать на молотьбу все население — женщин, стариков, детей. Молотить днем и ночью, круглые сутки.

3. Уклоняющихся от работы и саботирующих распоряжения германского командования расстреливать на месте без допроса и следствия…»

Фок подходит к окну, с шумом распахивает створки. В палисаднике в мокрых кустах чулюкают воробьи. Их сечет дождь, и они, заняв самые нижние ветки, то и дело отряхиваются. За оградой булькают и пузырятся лужи. Не перестает дождь — сыпкий, мелкий, как пшено. Сеют его ползущие над землей тучи. Третий день сеют… Будто осень на дворе. В Баварии сейчас август ходит с солнышком в обнимку. Наскочит дождь недолгий, прошумит по крышам, пробежит по улице вприпрыжку и — поминай как звали… А тут! О, проклятый русский дождь!.. Снопы сушить негде. Жатва на полях остановилась. А Таубе понукает. Отправить в десятидневный срок… Приказывать — легко! Попробовал бы сам, жирный боров! Еще этот пожар в Ольховке… Раньше других там начали молотьбу. Ольховский староста свез снопы в ригу до ненастья, двое суток молотили и — вдруг… Нынче ночью сгорели и рига со снопами, и молотилка, и амбары… А всю намолоченную рожь — больше пятидесяти тонн — растащили во время пожара… Рядом она, Ольховка, четыре версты от Дручанска. И не уберегли… Сколько ржи пропало! А ячменя… Можно было бы вагона два тайком от генерала направить в Баварию. Отец пишет, что совсем захирел его пивоваренный завод: нет ячменя. Даже овес — и тот весь забирают на фураж…

Фок невзначай вспомнил, как еще накануне «великого похода» у него разгорелся спор с отцом из-за пивоваренного завода. Молодой офицер, только что окончивший гитлеровское военное училище, уговаривал старика-отца продать неперспективное предприятие и внести пай в строительство нового артиллерийского завода. О, Фок умеет смотреть вперед!

Голову носит на плечах не для фуражки… Если б ему удалось тогда уломать старика, тот нынче, может, вышел бы в первые короли Рура. Сам Крупп здоровался бы нынче с Фоком за руку. Но упрямый старикашка стоял на своем. Твердил: лучше иметь бычка на веревочке, чем телушку где-то в чужом поле… Но ведь телушка-то каждый месяц приносила бы чистоган, а бычку ячмень подавай. Канючит теперь в письмах, лысый черт. Думает, легко отсюда вывезти. Сам фон Таубе промашки не даст. Уже приготовил два состава вагонов. Половину зерна для вермахта, а половину себе в Тюрингию будет отправлять…

Фок метнулся в мыслях опять к Ольховке.

И ригу, и амбары, и молотилку охраняли полицейские — целое отделение. Где же была охрана, когда поджигали?

Он не сомневался в том, что это был умышленный поджог. Правда, ольховский староста ничего толком не объяснил. Прискакал ночью без шапки, босой, лепечет что-то несуразное с перепугу. Однако тут и дураку ясно: не мог пожар случайно возникнуть сразу в трех местах.

Проклятые полицаи! Никакой дисциплины! Опять, видно, нажрались самогонки и пошли по сараям кур щупать. Нет, с такими негодяями приказ генерала не выполнишь.

Сейчас же надо вызвать этого каналью Шулепу. Он и сам небось после вчерашней попойки еще не очухался. Дармоед!

Комендант схватил трубку походного телефона, что стоял на подоконнике в кожаном чехле, но тут же положил ее обратно, вспомнил — начальник полиции еще ночью выехал с отрядом полицейских в Ольховку.

Уже полдень, а из Ольховки никаких вестей. Собрал ли Шулепа разворованное зерно? Надо срочно выслать взвод своих солдат. Пускай пойдут с обыском по дворам. Можно применить «прививки»…

Во второй половине дня неожиданно разведрилось. Подул с востока ветер, разорвал над Дручанском мокрый серый полог и раскидал по небу копнистые тучи. Под окнами комендатуры в прозрачных лужах заиграли солнечные блики.

После обеда Фок приказал завести автомобиль. Через две минуты лобастый «оппель» разбрызгивал солнце в лужах и фыркал, как нетерпеливый конь. Машина мчалась на станцию, к элеватору. Комендант почти каждый день наведывался сюда, к этому глыбистому зданию с крутой черепичной крышей, на которой всегда копошатся и ссорятся зевластые галки. Частые поездки к элеватору вызваны особыми причинами.