Илья Вергасов - Героические были из жизни крымских партизан

Румынские офицеры пьянствовали, занимались рукоприкладством и были старательны только в одном: в грабеже мирного населения.

Солдат вынужден был думать о себе, о своем ненасытном животе, часто даже об одном хлебе насущном, как-то приспосабливаться, самодельничать, полагаться лишь на самого себя.

Ефрейтор Тома Апостол именно и был из таких. Он всю жизнь брил чужие бороды, любил, как и большинство парикмахеров мира, всласть поболтать, был склонен даже к примитивному философствованию. Война была не по нем, и он сделал все, чтобы ни разу не выстрелить из карабина, который таскал с полным пренебрежением.

В деревню Лаки попал он в качестве одного из квартирьеров. Начал жизнь со знакомства с сухим терпким каберне. Налакался с первого часа и продолжал пить до той поры, пока напудренный капитан на глазах всей деревни не отлупил унтера — прямого начальника Тома.

Тома старался не попадаться на глаза капитану. По какой-то счастливой случайности его поселили в доме председателя колхоза Владимира Лели.

Хозяин был человеком наблюдательным и сразу же разобрался в тихом ефрейторе, понял: зла такой солдат никому не сделает, разве силой принудят.

Лели пригрел румына, кормил, поил. А тут совершилось открытие: Тома знал греческий язык, родной язык Лели. За ночь выпили ведро сухого вина, и Тома говорил столько, что можно было буквально утонуть в его краснобайстве. Но Лели был доволен: ефрейтор, оказывается, бывал во многих крымских городах: Симферополе, в Феодосии, Ялте, Бахчисарае, у него отличная память. Все это может пригодиться штабу партизанского района.

Он правильно думал: мы действительно готовили срочную связь с Севастополем, нам нужна была информация о противнике из первых рук. Нас особенно интересовал Первый румынский корпус, его дислокация, тылы, полевая служба. И вот пришел пакет от Македонского, в котором был доклад о Тома Апостоле. Мы приказали румына немедленно доставить в штаб района.

Македонский решил взять Апостола подальше от Лак, чтобы не привлекать к деревне лишнего внимания. Операция была возложена на начальника разведки отряда Михаила Самойленко и партизана Николая Спаи.

Как-то Лели уговорил румына сопровождать его до Керменчика. Тот с удовольствием согласился — он уважал своего гостеприимного хозяина.

Пошли они налегке. Тома забегал то справа, то слева и, как всегда, говорил, говорил…

Навстречу шел высокий черноусый человек… Тома присмирел, но потом успокоился. Он видел этого человека в деревне, да и глаза у него такие добрые.

Черноусый поздоровался с Лели, посмотрел на голубое небо, сказал:

— Хорошо!

— Дышится, — поддакнул Лели.

— Крим — во! — воскликнул Тома.

Спаи вытащил кисет:

— Закурим, солдат?

— Хорошо! — Тома отдал карабин Лели и с охотой крутил большую цигарку. Только было прикурил, как из-за куста вышел вооруженный человек — Михаил Самойленко.

Тома побелел, но выучка все же сказалась: бросился к карабину.

Лели винтовку прижал к себе:

— Тебе она ни к чему, солдат.

Тома стоял как пригвожденный, глухо спросил:

— Ппарти…зааан?

— Спокойно. — Самойленко обшарил его карманы — на всякий случай взял из рук Лели карабин: — Все в норме, Володя! Иди к себе, а у нас путь не близкий.

Тома было бросился за лакским председателем.

— Стой! — приказал Самойленко, оценивающе осмотрел щуплую фигуру румынского ефрейтора, пришибленного неожиданным поворотом своей солдатской судьбы.

Тома от испуга потерял дар речи.

Николай Спаи старался его успокоить: ничего с тобой не случится, останешься целехоньким, но Тома перестал даже понимать по-гречески и только со страхом смотрел на Самойленко.

На первый взгляд Михаил Федорович холодный и строгий. Только те, кто съел с ним, как говорят, пуд соли, знали его доброе сердце.

Не ахти каким ходоком оказался румынский ефрейтор, уже через несколько километров он стал задыхаться, но боялся признаться и безропотно шагал за широкой спиной «домнуле» — он принимал Самойленко за важного партизанского офицера.

Вскарабкались на крутой Кермен. Самойленко снял с плеча карабин Апостола, сказал Спаи:

— Пора подзаправиться чем бог послал.

Дядя Коля ловко развел очаг, в котелке разогрел баранину; буханку лакского хлеба разломил на три равных куска.

— Садись. — Самойленко подозвал к огню румына.

Тома нерешительно топтался на одном месте.

— Ну, кому сказано!

— Домнуле… офицер… Тома — сольдат…