…Зима заглянула в деревушку. Ранним утром серой массой с хребта сползли туманы и окутали всю окрестность.
Колхозный вестовой с первыми зорями гремел в окно:
— Выходи на работу!
— Ошалел, на кого работать?
— На Советскую власть.
Вечерами в низенькую правленческую контору заглядывал Лели. Проделав немало километров пешком по бригадам, табачным сараям, к пещерам и обратно, он присаживался за столик бухгалтера и, покуривая цигарку, слушал тихий голос Григория Александровича: столько-то дюбека затюковали, пропарили и обкурили бочки, перелили вина…
За неделю с главной работой справились. Добро легло на длительное хранение в сухую пещеру. Дорога туда — лабиринт, ежели не знаешь ее — поди доберись.
Забегу вперед: в 1944 году части Красной Армии, освободившие Крым, получили богатый дар лакских колхозников. Правда, открыли им это добро не те, кто зимой 1942 года прятал его.
Вскоре Лели — «новоиспеченный бургомистр» — получил от бахчисарайского немецкого коменданта приказ: направить на ремонт качинской дороги пятнадцать крестьян. Приказ привезли фашисты с одним погоном на черных шинелях — эсэсовцы!
Под Севастополем продолжался тяжелый бой, вокруг шастали немецкие «ягт-команды» — охотники за партизанами. Опасность надвигалась на Лаки.
Собирались в клубе. Решали: как же быть, как жить дальше?
Одни предлагали сжечь деревню и всем податься в лес. Но куда женщин, малышню, стариков? Другие советовали ждать, что будет дальше, жить тихо и мирно. Тут же у самих себя спрашивали: чего ждать? Пулю в спину или веревку на шею.
Попросил слово бухгалтер. Многие колхозники с удивлением смотрели на человека, тихо идущего к трибуне. Старик сказал:
— Нам нельзя уподобляться героям крыловской басни о лебеде, раке и щуке. Мы всем обществом должны решать, вот так, граждане колхозники.
— Что конкретно предлагаете?
— Во-первых, слушать нашего председателя.
— Бургомистра, да?
— Человека! Пусть будет для вида бургомистр, а для дела — наш председатель. Надо хитрить с оккупантами, водить их за нос, уступить на алтын, а остаться при своем рубле. Пока суд да дело, надо срочно найти партизан, Македонского, значит.
— Ищи в поле ветра!
Григорий Александрович решительно поднял руку:
— Македонского лично знаю, да и в лесах тех бывал. Доверите — поищу!
Фельдфебель скоро снова появился в Лаках, на этот раз с отделением солдат полевой жандармерии и полицаями из Керменчика.
Войдя в председательский дом, немец по-хозяйски уселся за стол.
Подали закуску — холодную, залитую жиром, баранину, выставили несколько бутылок светлого вина. Лели достал даже пахучий розмарин с бисеринками на кожуре.
— Гут, молодец! — потирая руки, смеясь, сказал фельдфебель, внимательно следя, однако, за лицом хозяина.
Долго и аппетитно ели солдаты, сплевывали яблочную кожуру на чистый пол. Фельдфебель хвалил вино, поднял стакан:
— Севастополь капут! Солдат много — кушать много. Немецкий командований частный собственность никс… брать не имеет. Колхоз Лака богатый. Большой общественный фонд?
— Было много добра всякого, но эвакуировали, отдали Красной Армии. Так что, господин офицер, ничего нет.
— Почему нет? — Фельдфебель стукнул кулаком по столу, поднялся. — Нам все знать… Барашка, крава, шнапс, э-э… как? Дюбек, дюбек… Есть, да?
— Было, а сейчас нет. На нет и суда нет — так у нас говорят, — развел руками Лели.
Фельдфебель надвигался на него:
— Почему нет?
Они долго смотрели друг другу в глаза, солдаты перестали чавкать, полицейские, торчавшие у входных дверей, замерли.
— Ты коммунист… Партизан. Тебя — фьют!
Фельдфебель гаркнул солдатам и полицаям что-то по-немецки; те бросились к оружию и выбежали из председательского домика. Один с автоматом стал у дверей.
Прошло минут двадцать, может, больше.
Лели спокойно уселся на табуретку, фельдфебель не спускал с него глаз.
Возвращались солдаты, докладывали, что в колхозных амбарах, лабазах лишь ветер гуляет. Фельдфебель подскочил к Лели, разжал два коротких пальца:
— Два суток, два день, два ночь — двадцать пять коров, двести барашка, сто декалитров шнапс… А нет… — Он начертил в воздухе петлю, вскинул глаза наверх.
— Нет ничего, господин немец.
— Молчать! — Фельдфебель больно ткнул Лели кулаком в скулу.
Лели отшатнулся, в глазах его блеснула такая ненависть, что фельдфебель машинально положил руку на кобуру пистолета.
Читать дальше