Леонид Моргун - Легион

Получив это письмо-призыв, Метелл немедленно собрал свою когорту и выступил перед солдатами с короткой пламенной речью. Он заявил, что родина оказалась в опасности, что наступило время выбора, стоять ли им за правое дело, либо поддерживать подлость и бесчестие, что он поведет их против соотечественников, с которыми они должны будут сражаться столь же беспощадно, как с самыми злобными варварами, что «жребий брошен» и что пора «разрубить узел» и «перейти Рубикон». Солдаты в этой речи так ничего толком и не поняли, да этого и не требовалось. После того, как Клавдий отменил поборы и вычеты из их жалованья и разрешил солдатским женам селиться рядом с лагерями, легионеры готовы были идти за своим молодым командиром хоть в самый Тартар. Метелл повел их к Могонциаку, где уже вовсю бушевало пламя восстания, и куда с отборными частями спешил наместник Ретии [40] Ре́ция (Ре́тия; лат . Raetia, роман . Rhaetia), с Винделицией, – самая западная из дунайских провинций Римской империи, входившая в состав италийского диоцеза. Максим Норбан. Он-то и поспел раньше всех.

Едва подойдя к месту битвы и встав на край косогора, Метелл убедился, что Сатурнин проиграл сражение; не успев начать его. Намереваясь идти прямо на Рим, он не укрепил важнейшие высоты, а рассчитывая на удар хаттской конницы, совершенно оголил центр и сосредоточил все силы на флангах. Ожидая прибытия хаттов, Сатурнин оттягивал сражение до последней минуты, и позволил почти полностью окружить свои части. Они оказались прижатыми к реке, на противоположном берегу которой уже показались передовые отряды германцев. И тут в дела людей вмешались всесильные боги. Иного объяснения случившемуся Клавдий дать не мог, ибо в момент, когда хатты вышли на берег, Рейн вскрылся.

С ужасающим треском и грохотом лопался лед, исполинские льдины вставали на попа, нагромождая высоченные торосы, которые рушились и вырастали вновь, В чёрной воде кипели водовороты, а за рекой на всём необозримом прибрежном пространстве рыдало, бесновалось, кусало щиты и в отчаянии рвало ногтями лица, огромное войско опоздавших хаттов.

В этих условиях ударить в тыл правительственных войск значило лишь ненадолго продлить агонию восставших и обречь на бесславную гибель тысячу человек, вверивших Клавдию свои жизни. В считанные доли секунды трибун перебрал и оценил все возможные варианты действий и ударил по правому флангу мятежников, которые в беспорядке отходили в леса.

Среди них в солдатском плаще и шлеме, на взмыленном коне метался Сатурнин. Они столкнулись лицом к лицу.

– Все кончено, малыш! – воскликнул Сатурнин с горькой усмешкой. – В этой игре мне выпала «собака».

Кони их храпели, кружа среди луж крови, грохота льда и безумия битвы.

– Я опоздал, – сказал Клавдий.

– Нет, ты… пришел вовремя, – возразил Сатурнин, взглянув на вылетевший из-за леса конный отряд. – У меня повреждена рука. Ей не поднять меча. Сделай это для меня. Прошу тебя.

Только услышав эти слова, Клавдий почувствовал в руке невыносимый вес собственного меча, длинной кавалерийской «спаты». Он пытался и не мог взмахнуть им, как не мог и разжать пальцев, которые, казалось, примерзли к рукояти.

– Прощай, Антоний, – тихо сказал Метелл, – Прости меня.

– Прощай, Клавдий, добрый друг мой… – и, прикрыв глаза, Сатурнин одобряюще кивнул ему головой.

И в миг, когда Клавдий увидел эту гордо поникшую голову, понял он, что нет, не было и не будет у него друга ближе, чем Антоний, которого он понял, обрёл и полюбил в последнюю минуту перед тем, как убить его.

– Я же кричал, живьем, живьем надо было брать мерзавца! – сердито выговорил ему подъехавший Норбан.

– Я – солдат, а не лаквеарий [41] Лаквеарий – специализация древнеримского гладиатора, вооружённого лассо (поздняя разновидность ретиария). ! Арканом не владею! – вспылил Клавдий, бросив в ножны окровавленный меч.

Всадники проследовали мимо. Лишь один из них, на мгновение, задержавшись, крепко и одобрительно сжал его руку. Подняв глаза, Метелл встретился взглядом с Траяном, который смотрел на него тепло и сочувственно. Траян же, назначенный главным следователем по делу о восстании, напрочь отмел все компрометирующие Метелла материалы, и представил его чуть ли не главным действующим лицом сражения. Это принесло ему новые награды, повышение в чине…

С тех пор прошло уже почти шесть лет.

И все эти шесть лет Клавдия мучали ночные видения: грохот и треск ломающегося льда, гордо поникшая голова Сатурнина; пульсирущая жилка на шее, которую он рассекал мечом, – и она взрывалась фонтаном густой, темной крови, окатывавшей его с головы до ног…