Сергей Лобанов - Гришка-рейхстаг

Никого.

Перевели дух.

– Где наши-то? – спросил Григорий.

– Здесь где-то, – ответил Сорокин и добавил: – Не наскочить бы на них, а то перестреляем друг друга под самый конец войны.

Григорий промолчал. Он знал, что лейтенант говорит дело. В суматохе уличного боя свои могут перестрелять своих, такое случается.

В соседней комнате послышались осторожные шаги. Но неизвестного выдал предательский хруст битого стекла под обувью.

– Кто?! – крикнул Сорокин, распластавшись вместе с Булатовым на полу, выставив перед собой автомат.

Неизвестный из соседней комнаты крикнул:

– Свои, славяне!

– Двигай сюда! – крикнул лейтенант.

– Да это Витя Проваторов! – довольно улыбнулся Гришка, когда тот осторожно показался из соседней комнаты.

Но лейтенант уже и сам узнал своего солдата.

– Где остальные? – спросил он, поднимаясь.

– Здесь, – ответил Проваторов, опуская автомат. – Все живы, слава Богу.

Появились другие разведчики. От взвода их осталось десять человек.

– Что дальше, товарищ лейтенант? – спросил Виктор Проваторов.

– Известно что – к Рейхстагу надо прорываться.

– Товарищ лейтенант, знамя нужно, – подал голос Гришка.

– Ишь, шустрый какой. Знамя ему. Дойти ещё надо до Рейхстага, – буркнул Проваторов.

А лейтенант задумался не надолго и ответил:

– Вот что, славяне. Знамя полка мы сейчас никак не найдём. Но приказ командования надо выполнять. Можно другое знамя соорудить из красной материи.

– А где ж её взять? – удивился Григорий.

– У фрицев и возьмём, – сказал Сорокин. – Ну-ка, славяне, давай по комнатам. Ищем быстро, не затягиваем, через тридцать минут собираемся здесь. И не зевать: фрицы повсюду. Сверим часы.

Солдаты посмотрели на свои наручные часы. У всех разведчиков они были трофейные, отличного качества, снятые с убитых немцев, и у всех как по совпадению – марки «Dugena», изготовленные «Немецким обществом часовщиков Alpina». Это была наиболее распространённая марка, многие фрицы носили такие часы.

Разведчики вышли из квартиры в парадную и осторожно разошлись по этажам.

На третьем этаже в квартире Григорий увидел двух женщин лет тридцати, пугливо жмущихся к стене. Он вскинул автомат. Женщины испуганно вскрикнули.

– Хенде хох! – скомандовал Гришка.

Женщины торопливо подняли дрожащие руки.

А Булатов, оценивая немок на предмет опасности, насмешливо произнёс на плохом немецком:

– Гутен таг, фрау [3] Добрый день, дамы (нем.) . Фрицы есть? Дойче солдаты?

– Nine… Nine soldaten [4] Нет солдат (нем.) , – торопливо произнесла одна женщина.

– На пол! – властно скомандовал Григорий и повёл автоматом, дабы немки поняли смысл сказанного.

Те беспрекословно и суетливо опустились на пол, закрыв головы ладонями.

Гришка не зря дал такую команду. Убивать безоружных женщин он не хотел, но и получить пулю в спину от оставленных позади немок он не хотел тоже. Мало ли что у них на уме. Пусть лежат – целее будут, а то не ровён час шальная пуля или осколок в окно залетят. Вон что в городе творится!

А Берлин действительно гудел, накрытый грохотом канонады, разрываемый нескончаемой злой перестрелкой. Немцы дрались отчаянно, защищая свои дома. Сдавались немногие. Большинство предпочитали умереть с оружием в руках, несмотря на то, что война вот-вот закончится. Жить бы и жить. Ведь конец войне! Но нет, они умирали, не желая сдаваться русским…

…В понимании Булатова квартира попалась богатая. Да тут все почитай такими и были. И чего этим сволочам не хватало? Чего попёрлись на Советский Союз? А ещё Гришка понимал, хотя и гнал старательно эти мысли, что там, в его далёком и желанном доме – унылая беднота и ни в какое сравнение она не идёт с этим изобилием. От этого в душе давно поселилось странное раздвоение – да, фашисты они, сволочи, но ведь живут лучше и богаче, нежели советские люди…

В спальне Григорий нашёл то, что искали все разведчики. Настоящая кровать с высокими металлическими спинками, украшенными набалдашниками, стояла у стены. Из-под тёмного узорчатого покрывала виднелся кусок красной простыни, накрывавшей большую толстую перину.

«Домой бы такую кровать, – подумал Булатов. – Мамку обрадовать, а то ведь всю жизнь спит на матрасе, набитым соломой».

Тут же вспомнился отец, похоронку на которого мать получила ещё в сорок втором. Тогда Гришке шёл восемнадцатый годок, он добился своего и ушёл на фронт. На передовую попал не сразу, а уж как оказался на ней, то показал себя молодцом: к тому времени как начался штурм Берлина, у Булатова на груди уже красовался Орден Славы третьей степени и сверкали две медали «За отвагу».