Вячеслав Репин - Хам и хамелеоны

Стоило Марии представить себе на миг, что ей придется рассчитывать на родителей, сесть им на шею, как ей вдруг чудилось, и весь пыл, все сомнения в уже сделанном выборе улетучивались без следа. Даже Нью-Йорк, не серый, а угольно-черный, каким он ей виделся временами, в сравнении с далекой Тулой начинал казаться чуть ли не землей обетованной, как в американском фольклоре времен покорения Дикого Запада, – в общем, становился вдруг местом вполне пригодным для существования и вполне терпимого, даже где-то безбедного. Дома же ожидало только то, от чего стонала в телефон московская подруга Варя и другие знакомые, с которыми Маше приходилось созваниваться. Одолевало последнее сомнение: русские всегда жалуются на жизнь. Кому верить? Знакомым? Собственному сердцу?

Павел, ее белобрысый Паша, в Нью-Йорке «мотавший свой первый трехлетний срок», как сам он над собой пошучивал, не переставал Машу урезонивать. Отсюда, из Америки, никого, мол, и никогда не высылают, что бы ни случилось. Разве что оборотней из «Аль-Каиды» [16] Запрещенная в России международная террористическая организация. – Примеч. ред. , палестинцев из «Хамаса» и состарившихся за решеткой шпионов, если по ним всё еще плачут тюрьмы союзнических стран, да и то – в крайних случаях, когда те умудряются насолить и вашим, и нашим, либо подворачивается случай провернуть выгодный обмен…

При обсуждении перспектив дальнейшего «выживания» Четвертинов каламбурил неспроста. Именно таким нехитрым способом – куда кривая вывезет – в Америке и выживали большинство его русских знакомых. Все, как один, молодые, не лишенные предприимчивости, в большинстве своем приехавшие с российской периферии, – все они, словно сговорившись, распродали на родине свое имущество, у кого оно имелось, и подались в страну, в которой согласно их логике на головы им должна была посыпаться манна небесная. Чего не добьешься честным трудом? Главное – удрать с каторги, рвануть на свободу, а там уже каждый себе голова…

Еще пару лет назад – современный парень с хвостом русых волос на затылке, зачитывавшийся легендами о викингах и помешанный на американских мотоциклах, при появлении которого в компании девушки всегда начинали переглядываться… – таким Павел Четвертинов предстал перед Машей на фоне серой кучки сверстников, когда они вместе начинали учебу в Строгановском училище. И вот сегодня тот самый Павел, душа любой компании, превратился в малообеспеченного эмигранта, вынужденного метаться в поисках заработка. Подобно всем, кто рано сделал ставку на высокие принципы и рано обрел свободу выбора, Четвертинов жил теперь принципами толпы, самой что ни на есть безликой массы, – заработать, поесть, «оторваться»… – давно не задумываясь над тем, что хорошо, а что плохо.

Не мог же он винить себя за то, что мир настолько кособок и несовершенен, что всё в нем шиворот-навыворот. Если уж спрашивать с кого-то, так только с того, кто заварил всю эту кашу. Прохлаждаясь в своих заоблачных чертогах, не настолько же Он , мол, слеп и глух, чтобы не видеть правды: не всё обстоит в этом мире так, как должно быть в действительности. Не мог Он не понимать, что не люди виноваты, не они наломали дров, а кто-то другой из Его подопечных. Ведь и последнему дураку понятно, что люди смертны и слишком немощны – и физически и духовно, чтобы можно было ожидать от них добрых порывов, любви к ближнему, непорочности, великих свершений. А если так, то чего вы хотите от него, Паши Четвертинова? Ведь он всего лишь простой смертный. Он, Паша, не творил бед и не разводил всей этой нечисти. Не приносил он зла в этот мир. А поэтому не собирается он, понятное дело, отвечать за грехи рода человеческого при полнейшем попустительстве Создателя. Не собирается он отдуваться один за всех. Он, Четвертинов Паша, готов отвечать только за себя самого. Да и тут еще надо разобраться…

Внимая разглагольствованиям Павла, Маша иной раз ужасалась, как сильно он изменился. В эти минуты Четвертинов казался ей антиподом себя самого.

Ждать перемен к лучшему не приходилось. Бывали дни настолько черные, беспросветные, что хотелось выть от отчаяния – истошно, до судорог, чтобы извергнуть из себя всю горечь без остатка. Жить в таком аду – на это больше не хватало сил. Однако время шло, и «здравый смысл» вроде бы опять брал верх. Всё возвращалось на круги своя. Жизнь продолжалась. Возвращалось и понимание того, что выкручиваться предстоит собственными силами. Голая правда заставляла взять себя в руки.