Сергей Михеенков - Прорыв начать на рассвете

– Что ты, сестрёнка? – нагнулся он над ней. – Есть хочешь. Сейчас сахарку дам.

Но она вдруг отрицательно покачала головой и отвернулась.

– Опыслась она, – вздохнул старшина Нелюбин. – Вот что. Мокрая лежит. Мучается. Потому как совестится нас. А ты, дурень, со своим сахаром…

– Я ж не знал… Надо переодеть.

– У тебя что-нибудь чистое и сухое есть?

У него в «сидоре» лежали новенькие байковые подштанники. Девушку, как ребёнка, приподняли, протёрли, переодели в сухое. У кого-то нашлись совсем новые запасные портянки. У кого-то шерстяные носки и шарф. Всё пригодилось.

– Видишь, доча, – довольный и собой, и своими товарищами, пришёптывал старшина Нелюбин, – какое приданое мы тебе всем миром собрали. С нами не пропадёшь!

– Спасибо, дядя, – прошелестела бледными губами Тоня.

– Меня дядя Кондрат зовут. Запомнила? Если что надо, покличь меня. И не стесняйся. Я ж тебе в отцы гожусь. Так что всё мне можешь говорить.

Кудряшова Тоня побаивалась. А может, просто стеснялась. От Власа тоже отворачивалась. А к старшине Нелюбину привыкла сразу. Но сахар всё же брала послушно. Весь сразу Кудряшов ей решил не давать. Пусть организм постоянно питается. Неизвестно, сколько они ещё проплутают вдоль разлившихся речек по лесам. Ему нравилось называть её сестрой и видеть, как в ответ вздрагивают её глаза, и бледные, обессилевшие губы шепчут что-то хорошее, какую-то благодарность…

Через полчаса его сменил Смирнов. Подошёл, положил на плечо ППШ и молча кивнул на лапник, где отдыхали остальные. Но, прежде чем идти отдыхать, Кудряшов спросил:

– А ты откуда командира нашего знаешь?

– Воевали вместе.

– Где?

– Недалеко отсюда. Под Юхновом.

– Так и я там воевал…

Разговорились.

– Выходит, мы с тобой земляки. – И Кудряшов неожиданно спросил Смирнова: – С нами пойдёшь?

Смирнов молчал.

– Пойдём с нами. На ихние порядки я насмотрелся. Хрен редьки, сам знаешь… Если душа смолой не залита, пойдём. Пока можно.

– А как мне теперь – можно?

– Надо это дело обговорить. Мы ж все тоже не ангелы. Тоже через особый отдел пойдём. Если выберемся. Кто за нас поручится? А никто. Лично я так думаю, что идти нам надо не через Угру, а к партизанам. Туда, на юг, через шоссе. Так что пойдём с нами. Не пропадёшь.

– Погоди-ка, – окликнул Смирнов Кудряшова, когда тот уже пошёл к своей берлоге. – На вот. Девчонке отдашь. Только смотри, сам не съешь. – И Смирнов протянул ему половинку сухаря.

– Вот за это спасибо! Ты, смотрю, парень надёжный. Так вот: если со мной что случится, Тоню не бросай. Понял? А еда для неё вот тут будет лежать, в платочке, в левом кармане. Заберёшь тогда. Сразу всё не отдавай.

В полночь проснулись оба командира. Воронцов разбудил и Турчина. Стали решать, куда идти дальше. Решили так: попытать удачи на Угре, а потом, если там ничего не выйдет, пробиваться на юг, в партизанские районы. Выслали разведку.

Она-то, разведка, и привела в лес немцев.

В разведку назначили двоих: Лесника и Иванка. И вскоре в той стороне, куда они ушли, послышалась длинная пулемётная очередь.

Все оставшиеся в лесу некоторое время сидели молча, слушали стрельбу, пытаясь понять, что там произошло и чем это грозит им, потом, так же молча, вскочили на ноги и начали готовить оружие.

– Тихо, – сказал Радовский. – Если они наскочили на заслон и их преследуют, то им уже не помочь. Слышите, они отводят их правее. Лесник – человек опытный. Если они выкрутятся, нас разыщут по следам. За мной.

Они пошли на север. Прошли с километр и повернули резко на восток.

Стрельба позади затихла.

– Бросили малого, – зло сказал Воронцов, в упор глядя на Радовского.

– Вы хотите меня в чём-то упрекнуть? – Радовский ответил тем же холодным взглядом. – Мальчишку послали в разведку вы. Я направил опытного человека. Так что давайте продолжим движение и подумаем о тех, кого ещё можно спасти.

К полудню они вышли к Угре.

Радовский передал Воронцову бинокль и сказал:

– Плот вязать не из чего. Но хорошо, что ещё плывут льдины. Можно попробовать на льдине…

Воронцов увидел залитые рыжей водой бесконечные луга, но разглядеть в этом море, где река, а где просто разлив, было невозможно. У берега, действительно, никаких брёвен, только обычный паводковый сор – сучья, обглоданные бобрами, прибитый течением хворост, грязная пена. И на этой стороне, и на той – тишина. Но по берегу, в некотором отдалении от уреза воды, и там, и тут, стоят столбы, затянутые, как застарелой паутиной, колючей проволокой. Значит, где-то поблизости должны быть и окопы. Здесь им переправиться не дадут. Он снова и снова обшаривал берега, метр за метром, пока не почувствовал, что отекли ноги и что Радовский, стоявший рядом, начинает нетерпеливо вздыхать и время от времени присаживаться. Он вернул бинокль и кивнул на разлив: