Сергей Михеенков - Прорыв начать на рассвете

– С этого дня вы приданы роте особого назначения, – сказал он и обернулся к их взводному.

Тот кивнул.

– На днях сюда прибудет и ваш атаман поручик Щербаков и другие два взвода со всеми тылами. А сейчас слушай мою команду: кто из вас служил в тридцать третьей армии генерала Ефремова, шаг вперёд!

Вышли трое. В том числе и «Галустян».

– Кто из вас лично знаком со следующими лицами из числа офицеров штаба тридцать третьей армии и штабов подчинённых ей дивизий?.. Что, неужто никто? Так, никто… А кто хоть раз видел в лицо, хорошо запомнил и, в случае необходимости, может снова безошибочно опознать генерала Ефремова?

– Я, – шагнул вперёд «Галустян».

– При каких обстоятельствах вам доводилось видеть командующего тридцать третьей армией?

– Я видел его дважды. Один раз в траншее. Он приходил на передовую. Вёл наблюдение с НП командира роты. Второй раз – в госпитале, куда генерал приехал, чтобы узнать, как обстоят дела с лечением раненых.

– Вы запомнили его хорошо?

– Так точно, достаточно хорошо.

– Дайте словесный портрет генерала.

– Выше среднего роста, скорее даже высокий. Крепкий. Телосложение богатырское. Всегда чисто выбрит. Взгляд внимательный. Глаза светлые. Серые или зелёные, не обратил внимания. Волосы тёмно-русые, близкие к чёрным. Нос крупный, прямой, без горбинки. Лоб скошенный, с сильно выраженными надбровными дугами. Манера говорить и вообще держаться, спокойная, уверенная. Умеет выслушать собеседника. Никогда не перебивает. Но любит, чтобы говорили кратко и по существу. Чувствуется внутренняя культура, скорее не врождённая, а приобретённая.

– Почему вы так считаете? – спросил Радовский, с нескрываемым любопытством слушая наблюдения Гордона.

– Отношение в культуре поведения, манера держать себя. Так относятся в чужой и дорогой вещи. Хотя нельзя сказать, что он чувствует себя не в своей тарелке.

– Ну, довольно, – прервал его Радовский и подумал: «Этот армянин, пожалуй, подойдёт, хотя есть в нём что-то, что настораживает… Впрочем, все они здесь с двойным дном».

Позже, когда начались индивидуальные занятия и инструктажи, он спросил разведчика:

– Вы армянин. А разговариваете совершенно без акцента? – И выразительно посмотрел в глаза.

– Я родился и вырос в Ростове. В Ростове много армян. Наши предки переселились туда ещё при Петре.

– Откуда? Из Одессы? – И Радовский внимательно посмотрел в карие глаза разведчика.

– Э, нет! – засмеялся «Галустян», и ни один мускул в его лице не вздрогнул под пристальным взглядом майора.

Больше на эту тему они не заговаривали. Гордон успокоился, поняв, что со стороны майора Радовского, которого они вскоре начали называть просто «Старшина», ему ничего не грозит. А Радовский понял, что «Галустян», скорее всего, никакой не Галустян. Многое в его легенде пахло вымыслом. По документам, он действительно призывался Ростовским городским военкоматом. Но, видимо, не знает, что ростовские армяне тоже говорят с акцентом, только акцент этот не кавказский, а другой, особенный, ростовский.

Следующий раз некоторая неловкость произошла, когда всем разведчикам, которые направлялись в расположение 33-й армии для вживания в среду, давали агентурные имена.

– Агентурное имя? – спросил Старшина.

И вдруг, сам от себя не ожидая такой дерзости и желания ступить на край обрыва, «Галустян» предложил:

– Гордон.

И Старшина, обычно критично относившийся к выбору курсантом агентурного имени, которое затем заносилось в его личное дело, кивнул согласно:

– Вполне подходит.

Хохлы за спиной загудели угрожающим гудом, но Радовский поднял тяжёлый взгляд, и все затихли.

Так «Галустян» вскоре снова стал Гордоном.

Ему удалось пробежать по краю обрыва, так что приятным холодком захватило сердце. И он, чувствуя, что вполне владеет игрой, снова заглянул в пропасть, на краю которой всё это время стоял:

– Если это не опасно.

– Думаю, что за это вас не расстреляют в гестапо. Во всяком случае, до тех пор, пока вы не попадёте к ним. А там, в тридцать третьей, легче будет устроиться в тёпленькое местечко.

Вскоре их отряд – двенадцать человек – перешёл линию фронта под видом санитарного обоза. Из района Износок по партизанской тропе они вышли к Науменкам, забрали там раненых и вывезли в Износки, в армейский госпиталь. Через день вновь вернулись в Науменки с грузом медикаментов и сухарей. Но назад в Износки больше не вернулись. Раненых завезли в лес, связали и свалили в овраг. Через несколько часов, когда мороз сделал своё дело, сложили их более компактно и присыпали снегом. И вернулись в район Знаменки.