Сергей Михеенков - Прорыв начать на рассвете

– Когда же у него лента кончится?

– Да никогда, – отозвался Турчин. – Они в таких случаях, для непрерывной стрельбы, сцепливают две-три ленты в одну. Вот и палят не переставая.

– Что будем делать?

– Сейчас у него ствол перегреется, – тем же спокойным голосом отозвался Турчин, перевернулся на спину и поменял обойму в пистолете. – Для замены ствола расчёту нужно три-пять минут. Опытным пулемётчикам – две. У нас есть шанс. Но бежать надо быстро.

Вскоре пулемёт действительно замолчал.

– Вперёд!

Они вскочили и гурьбой, обгоняя один другого, ринулись к опушке леса, откуда только что хлестал трассирующими очередями немецкий пулемёт. Навстречу им редкими хлопками стреляли их двух или трёх винтовок. Это означало, что пулемётчики сидели в окопе не одни, а с группой прикрытия. Через мгновение они, все трое, перемахнули через снежный бруствер и оказались в узкой, неглубокой, наспех отрытой траншее. В ней, сгорбившись у дымящегося пулемёта, копошились немцы. Воронцов в какое-то мгновение отчётливо увидел перед собой направленный прямо в лицо штык, отмахнулся автоматом, но немец резко убрал винтовку на себя, и в тот момент, когда он сделал новый выпад, на него сзади обвалился кто-то из автоматчиков, бежавших рядом. Рычащий клубок забился в узком окопчике. Воронцов подбежал, нагнулся, чтобы ударить, но куда бить, было не понятно. В следующее мгновение очередь из автомата плеснула по всей траншее, и оба затихли, так и не разняв ни рук, ни ног. Воронцов откинулся спиной на бруствер – глина со снегом вперемешку. Через него судорожными рывками полез из окопа немец, волоча перебитую руку. Потащил по лицу полу грязной мокрой шинели. Воронцов ухватился за ползущую шинель, изо всех сил рванул её на себя, перехватил за ремень. Немец дико, не по-человечьи, заорал, почти не сопротивляясь и начал запрокидывать голову, будто ища опору. И тогда Воронцов ножом несколько раз ударил его в дрожащую спину и выше, пытаясь достать ударами шею.

– Пулемёт!

Автоматчики подхватили пулемёт. Потащили в лес. Но в это мгновение оттуда ударила очередь. Один из автоматчиков охнул и с разбега уткнулся головой в снег. Никто его не поднял. Все побежали дальше. Пробежали ещё шагов сто, выскочили на небольшую полянку. Остановились отдышаться и сориентироваться. Мины рвались позади. Там стоял стон и крики. Там ещё пытались прорываться. Командиры формировали новые и новые группы и бросили их на пулемёты. Правее слышался треск кустов и хруст снега – там бежали, уходя в глубь леса, те, кому удалось прорваться через большак Беляево – Буслава.

– Где пулемёт? – спросил Воронцов.

– Бросили, – сказал один из автоматчиков.

– Почему бросили?

– Да пошёл ты…

И тут Воронцов в свете падающей ракеты, в распахе мокрого полушубка, увидел капитанскую шпалу. Второй автоматчик тоже был офицером. Капитан что-то сказал своему напарнику, и они побежали дальше.

– Где Турчин? – спросил Воронцов Кудряшова.

– Не знаю. Всё время бежал рядом. Не знаю. Может, отстал. А может… Да тут он где-нибудь.

Турчин догнал их уже возле дороги, когда они вышли к основной группе прорвавшихся.

Колонна снова выстроилась сплошным плотным потоком и быстро продвигалась в глубь леса. Мины уже не долетали сюда.

– Обозы отрезали, – переговаривались бойцы.

– Где ж там пройти…

– Рации разбило. Без связи…

– Командующий прошёл?

– Прошёл. Ранен.

– Не разговаривать! Соблюдать тишину! Передать по цепи!

– Соблюдать тишину! – понеслось в хвост колонны.

– Тишину…

– Тишину…

Перед майором Радовским стояла невыполнимая задача, но он её выполнил: рота сформирована, худо-бедно обучена, экипирована и вооружена в соответствии с приказом – красноармейские шинели, шапки, гимнастёрки, сапоги, автоматы и винтовки, пулемёты и даже миномёты. Основное нашлось на складах, куда рачительные немцы свозили трофейное имущество, захваченное в основном во время наступления. То, чего не оказалось на складах, находили в поле, в отбитых у ефремовцев и беловцев деревнях. Повсюду лежали трупы убитых красноармейцев. Толпами гнали пленных. Конечно, в первую руку карманы им выворачивали немцы. Но и после их обысков кое-что полезное у пленных найти было можно. А полезным было буквально всё: спички, изготовленные в СССР, мелкие медные монеты, медальоны-предсмертники, красноармейские книжки, письма, карандаши со штампами советских фабрик, другие канцелярские принадлежности, школьные тетради, медицинские справки, перочинные ножи, котелки, фляжки, ложки… Словом, предметы того скудного солдатского обихода, те мелочи, которых как раз-то и не хватало его людям для того, чтобы, как говорил Ивар, без шва можно было войти, вжиться в красноармейскую среду и свободно действовать там. Последние штрихи перед тем, как приступить к активной стадии операции. Их надо было сделать мастерски. И, кажется, это получилось. Однажды в лесу разведвзвод захватил около десятка красноармейцев. Те закапывали противотанковое орудие. Артиллеристы. Как потом выяснилось, остатки истребительно-противотанковой батареи. Они израсходовали последние боеприпасы ещё накануне, подбили танк и сожгли грузовик на большаке. И вот, получив приказ на отход, прятали свою «сорокапятку». Разведвзвод подошёл к ним тихо. Окликнули часового, назвали фамилию командира стрелкового полка, который, якобы, идёт с ними, окружили артиллеристов и разоружили без каких-либо, даже малейших, признаков сопротивления. Так, именно так, предстояло действовать в дальнейшем. Неудача на тропе, где, считай, из рук упустили обоз, кое-чему научила. Радовский подошёл, когда артиллеристы уже стояли понуря головы и послушно, под присмотром конвоиров, снимали ремни и каски, вытряхивали на снег содержимое тощих «сидоров». Старший лейтенант, командир батареи ИПТАП, швырнул к ногам Радовского потёртую портупею и сказал: