Станислав Сахончик - Памяти солёная волна

– Теперь – артиллеристам… – продолжал Макаров. – Выкатить пушки на прямую наводку, по два снаряда на пристрелку, и вести беглый огонь по второй траншее и пулемётным точкам, пока снаряды не кончатся. Санитарам подбирать раненых, санинструктор остаётся в траншее. Развернуть перевязочную в блиндаже второго отделения. Раненых отправим в тыл на машинах… На этом всё! Командиры расходятся по подразделениям и инструктируют красноармейцев, проверяют оружие и боекомплект. Лейтенант Колесников соберёт коммунистов. Комбат прибудет в три часа и примет командование. О готовности доложить ему.

Все молча вышли из блиндажа и быстро разошлись по траншее.

К прибытию комбата все были готовы. Отделение Грошева с вещмешками, набитыми пулемётными дисками, уже вышло: ползти им по руслу ручья ещё почти час.

Колесников зашёл в блиндаж к морякам. Они деловито переодевались в форменки и бушлаты, доставали из вещмешков бескозырки с названиями своих бывших кораблей. Моряки были в основном с Балтики и из охраны Наркомата ВМФ.

Мрачный лейтенант сидел в кителе со свежим подворотничком и золотыми шевронами на рукаве и курил трубку. На груди – две полоски о ранениях. В руках задумчиво вертел кинжал. Все моряки были с ножами на поясах и заточенными сапёрными лопатками. На винтовки уже примкнуты плоские штыки.

– Не беспокойся, политрук, всё сделаем быстро и в чистом виде. В декабре под Белым Растом огнём крещены, с тех пор из в боев не выходим… Дадим прикурить немчуре напоследок! – И лейтенант скомандовал своим: – Ну всё – выходим! Попрыгали! Чтоб ни у кого не брякнуло до времени… И ещё: никому не ложиться – лично пристрелю…

Комбат уже нервно переминался в окопе ротного КП возле стереотрубы. Сюда же были подведены телефонные линии до штаба полка. Вся рота, положив винтовки и пулемёты на бруствер, застыла в ожидании команды.

Комбат, посмотрев на часы, молча махнул рукой. В ту же минуту из траншеи бесшумно рванулись моряки, слышен был только скрип снега и удаляющиеся быстрые шаги. До окопа немецкого боевого охранения было метров около ста – матросы пролетели это расстояние по мелкому снегу за считанные минуты. Хлопнуло несколько винтовочных выстрелов, начал стрелять, но быстро заткнулся ручной пулемёт. В окопе шёл рукопашный бой. Слышался только мат, тупые удары прикладов и крики «полундра!».

Проснулась и первая траншея немцев, оттуда застрочил станковый пулемёт и раздались нестройные одиночные выстрелы.

Яростная «полундра!» катилась уже прямо на первую траншею, матросы падали убитыми и ранеными, но упрямо рвались вперёд. В траншее у немцев уже слышались взрывы первых гранат.

Пушки и миномёты, сделав несколько залпов, замолчали – можно было поразить своих.

Комбат, страшно матерясь, оторвался от стереотрубы:

– Что делают, что делают! Побьют ведь всех!.. Макаров, поднимай роту!

– Рота! Примкнуть штыки! Вперёд!

И рота нестройной цепью выплеснулась из траншеи и побежала на холм. А там уже гремели взрывы гранат, автоматные очереди и шёл рукопашный бой в траншее и блиндажах.

– Колесников! – крикнул комбат. – Бери миномётчиков – и туда же!

И расчёты бесполезных теперь миномётов тоже кинулись в бой.

Колесников, перепрыгнув через заваленный трупами окоп боевого охранения, бежал впереди миномётчиков к первой траншее. Там уже всё было кончено – бойцы добивали оставшихся немцев, кидали гранаты в блиндажи. Ротные пулемётчики без команды катили уже свои «максимы» на холм, с флангов доносилось «ура» второй роты и густая пулемётная стрельба отделения Грошева.

И немцы дрогнули! Они стали вначале организованно, огрызаясь огнём, отходить из второй траншеи по направлению своих позиций – к соседнему опорному пункту, откуда уже летели немецкие мины. Однако в чистом поле снег сыграл с немцами плохую шутку: в свете разгорающегося дня они были видны, как мухи в сметане. Подоспевшие «максимы» довершили разгром – мало кто ушёл живым.

Макаров с телефонистом и ординарцем в присутствии комбата уже обживались в немецком блиндаже. Праздновать победу было ещё рано – надо было собрать раненых и трофейное оружие, похоронить убитых, поправить окопы, накормить бойцов.

– Товарищ политрук! – Колесникова кто-то дёрнул за рукав полушубка. Позади стоял пожилой мичман в форменке и фуражке, зябко кутаясь в окровавленную немецкую шинель.

– Мы сейчас уходим. Вы уж там похороните наших отдельно. И лейтенанта тоже – убили его ещё внизу, в окопе. Хороший был парень и командир отличный. Ребята озлобились и кинулись дальше…