Богдан Сушинский - Живым приказано сражаться (сборник)

– Дмитрием зовут. А фамилия… Зачем она тебе? Спрашивай, о чем хочешь спросить, и… Плевал я на их тайны.

– Уже на «их»?! – повысил голос Беркут. – А еще полчаса назад служил им, в своих стрелял.

– Ну, стрелял. Надоело мне все это: и вы, и они. И ваша дурацкая война.

– Ага, «наша, дурацкая»… Ты здесь ни при чем. Твой дом не сгорел. Сестру в Германию не угнали. Давно в отряде Штубера?

– Двое суток. Нас только позавчера привезли в крепость.

– Что представляет собой этот ваш Лансберг?

– Черт его знает. Шарфюрер какой-то. Калач, по всему видно, тертый. По-русски кумекает. Мы его Воробьевым должны были называть.

– Воробьевым? Интересно… – взглянул на Мазовецкого: мол, запоминай, пригодится. – Сколько человек в его группе?

– Сорок. Кажется, сорок. Я не считал.

– Кого-нибудь из тех, кто остался в крепости, знаешь? Звания, фамилии, клички…

– Никого. Помаялись несколько часов за крепостными стенами – и в лес.

– Что должны были делать?

– Думаю, тебя ловить. Все время называли твою фамилию. Но конкретную задачу поставят позже. Так сказал Лансберг. Рановато вы меня взяли, вот что. Потерпели бы немного – мог бы больше рассказать.

– Он еще и шутит, пся крев! – не сдержался Мазовецкий. – Когда брали – перетрусил. А сейчас осмелел!

– Дед мой тоже шутя помирал, – мрачно ответил Дмитрий.

– Откуда нес патроны? – снова спросил Беркут.

– Привезли телегой. Переносили в лагерь.

– И что, хорошо вооружены?

– Четыре ручных пулемета, автоматы. Возле лагеря – линия окопов. С двумя дзотами. А вы здесь открыто живете, без опаски.

– Без опаски – это ты верно заметил, – согласился Беркут. – Потому что редко беспокоите. Всего две карательные операции пережили. Да и те в другом лагере.

Все замолчали. Мазовецкий нервно елозил кулаком по столу, словно хотел протереть доску. Он понимал, что операция закончилась неудачей. Похоже, что этот полицай говорил правду. А если так, то ни Петракова, ни Романцова он знать не мог. Значит, нужен еще один язык. Беркут, конечно, тоже понимает это. И странно, что разговаривает с полицаем вот так, спокойно. Будто сидят себе на завалинке и дымят самокрутками. Впрочем, точно так же Беркут вел себя и во время других допросов. Это всегда удивляло Мазовецкого, и привыкнуть к такой манере допроса он не мог.

– Кто же ты все-таки? Как стал полицаем? Почему? – снова заговорил Беркут. Неторопливо, спокойно.

– Ты ведь не папа римский, чтобы я перед тобой на Библии… Я знаю, как ты воюешь – храбро. Лезешь в самое пекло. Но не зверствуешь. Раненых не добиваешь. Нескольких из тех, что поддерживают связь с нами, ты допрашивал. Видно, догадывался, что работают на нас, но доказательств твердых не имел и не тронул. Даже не бил. Перед таким стоять на коленях и просить пощады – стыдно. Враг ты нам был, но тебя мы уважали. Другие командиры партизанских отрядов какие-то безликие, а ты…

– Ладно, – резко прервал его Беркут. – Спасибо за информацию. Тех, кого заслали к нам, знаешь?

– Нет. Слышал, что есть такие.

– Не щедро ты нас одарил, не щедро, – раздосадованно проворчал Беркут, глядя ему прямо в глаза. Тот взгляд выдержал, но Андрей заметил слезы. Значит, все же понимал, что уходят последние минуты жизни.

– Есть какая-нибудь просьба?

– Хотел просить, чтобы ты сам меня расстрелял.

– Это еще зачем?

– Не знаю. Кажется, что от твоей пули легче было бы умирать. Но вижу – ранен. Отводить к яме не станешь. Потому и не прошу.

– Уведи, – приказал Беркут Крамарчуку. Полицай медленно поднялся, в последний раз взглянул на Беркута, затем на Мазовецкого и, оттолкнув Николая плечом, вышел.

– Посади его в землянку для задержанных, – сказал Беркут вслед Крамарчуку. – Выставь охрану.

– На кой черт? – возмутился Николай, остановившись на пороге. – Ничего путного он все равно не знает. Расстрелять его, и…

– Подарим ему эту ночь. За смелость. И запомни, сержант: никогда не спеши с приговором.

– Ладно, – вздохнул Николай. – Подарим так подарим.

Не успел Штубер после возвращения от шефа гестапо допить чашку кофе, как на пороге вырос Карл Лансберг.

– Неприятная новость, господин гауптштурмфюрер.

– Гонцам, приносившим дурные вести, в старину отсекали головы.

– По-моему, так поступали азиаты.

– Не только.

– Полчаса назад на берегу реки найден убитым рядовой Йозеф Каммлер. Вы ведь знаете: он очень любил купаться. Даже в такой холодной воде, как в этой лесной речушке.