Богдан Сушинский - Живым приказано сражаться (сборник)

Установить господство над ним, не привлекая на свою сторону влиятельных личностей и не создавая мощной оппозиции недружественным режимам, теперь уже невозможно.

– Ну-ну, не преувеличивайте… Это я по поводу экспедиции, – проворчал Роттенберг, понимая, что для Штубера не является тайной то, кто был инициатором этой экспедиции. Не случайно гауптштурмфюрер уже во второй раз отозвался о ней в таком духе. А кто знает, какие у этого Штубера связи в ставке гауляйтера и в Берлине – все-таки сын генерала. – Что касается моих агентов, то можете быть спокойны. Они уже получили необходимые указания. Их дома, а также дома наиболее доверенных сельских старост можете использовать для связи и отдыха. Ни один солдат вермахта или полицейский в зоне расположения ваших групп не появится. И еще, относительно лидеров… Я больше полагаюсь на авторитет нашего оружия, чем на обещания подкупленных нами заговорщиков. Между прочим, я прочел – правда, с небольшим опозданием, но все же… – ваши статьи в армейском журнале. В которых вы делитесь опытом психологического воздействия на войска противника и население освобожденных территорий. Честно говоря, ничего подобного я до сих пор не встречал.

– Благодарю за внимание к моим скромным изысканиям, господин штурмбаннфюрер. И очень рассчитываю на вашу поддержку. В случае успеха я о ней не забуду.

Это уже было окончательное примирение. Да и к чему им конфликтовать, сидя в этом Подольске, под дулами партизанских трехлинеек?

Возле командирской землянки Мазовецкий чуть было не столкнулся с Вознюком, который только что доложил командиру о ходе операции. Впрочем, докладывать было не о чем: захватить кого-либо из «рыцарей» им не удалось.

– По-моему, мы оказались более удачливыми, – кивнул Владислав в сторону полицая, который стоял, понуро опустив голову. Это был коренастый, плечистый детина лет сорока с заплывшим невыразительным лицом, в жировых складках которого моментально гибли любые эмоции.

– По ордену полагается, – кисло отмахнулся от него Вознюк. – Пойди получи.

– Пойду.

Как только поляк доложил Беркуту о языке, тот сразу оживился.

– Я уж думал, что тоже, как Вознюк, начнешь расписывать свои героические усилия по захвату языка, которого нет. Успел уже что-нибудь выведать у этого «красноармейца»?

– Кое-что успел. До сих пор полицай отвечал охотно, так как принимал меня за немецкого офицера, от которого не обязательно скрывать тайну отряда Лансберга.

– Лансберг?.. – задумался Беркут. – Не тот ли это фельдфебель?

– Который обкуривал меня? Фамилия того фельдфебеля – Зебольд.

– О, я совсем забыл, что вы успели познакомиться и даже подружиться. Ну да Бог с ним. Значит, Штубер начал действовать? Одна из групп его отряда уже в лесу. Вот только одна ли? Впрочем, давай сюда своего недоношенного «рыцаря», посмотрим, что за зверь. Ты тоже останься, послушай.

Через минуту полицай уже стоял посреди довольно просторной землянки. Беркут молчал, изучающе глядя на него. «Крепкий мужик, – с досадой подумал он. – В селе, наверно, уважали за силу. Отчего изменил? Почему продался? Тоже хотел уцелеть?.. А ведь если бы не война, жил бы себе человек…»

– Догадываешься, перед кем стоишь?

– Да уж догадываюсь, – ответил полицай, не поднимая головы. – Беркут, наверное?..

– Он самый.

Полицай поднял голову и внимательно, с интересом осмотрел его.

– Когда-то стрелял в тебя. В Романцах. Помнишь? Ты тогда на полицейский участок напал. Мотоциклом подъехал. В офицерской форме. Один – на участок. Примчался, снял часового… Ворвался… Мы еще подумали: «Не иначе как сумасшедший».

– Неудачное было нападение, – согласился Беркут, поудобнее устраиваясь за столом. – Шинель в трех местах продырявили. Одна дыра, стало быть, на твоей совести?

– На моей.

– Ну что ж, смелый ты человек, если вот так, сразу признаешься.

– Чего уж тут… Лагерей для пленных у партизан все равно нет.

– Вы лагерей для пленных партизан тоже не строите. В основном на виселицы налегаете.

– Вот я и говорю… – переступил полицай с ноги на ногу. – Позволь уж сесть, а то находился сегодня, в голове гудит.

– Садись, если находился. Смерть мужественно примешь или будешь ползать на коленях, просить? – спросил Беркут, подождав, пока полицай сядет.

– Привык, чтобы перед тобой ползали?

– Твои же коллеги, полицаи, приучили к этому. Да и фашисты тоже не лучше держатся. Как зовут? Фамилия? Только настоящая.