Константин Ильченко - Путь домой

Городской рынок, люди снуют, предлагая всё что угодно. Вот мужик выложил перед собой на газетке старые подковы, а баба хочет выменять поношенный платок на кусок немецкого мыла. Кругом гвалт, ругань, смех, солёные шуточки в сторону молодух, сплёвывавших семечки. В самой бойкой точке городского рынка стоял деревянный сарай, выполняющий одновременно роль склада и торговой точки. Рядом с ним пристроился паренёк, кепку свою надвинул на глаза, а от палящего солнца спрятался за выступающий карниз склада.

Мальчишка явно выглядел старше своих лет, да и всем своим видом старался показать, что он не салабон мелкий. Рубашка сидела на нём ладно, пацан явно дружил с физкультурой, ростом выше своих сверстников, а его русые волосы выбивающиеся из-под кепки, придавали облику уверенность и даже некую лихость. Он зорко следили за снующими туда-сюда людьми – парень был тут не просто так, а выполнял задание Лёхи: искал знакомого румына. Тот был обыкновенным солдатом, звали его Георгом; весёлый парень очень любил качественно выгнанный первак, т. е. самогон. За этот, как он говорил, напиток счастья, платил щедро, если не деньгами, то всякими нужными в хозяйстве вещами. Теперь же требовались немецкие ранцы, очень удобные и практичные. Лёха сказал, что скоро они могут им пригодится.

Вскоре Гриша увидел Георга – тот по обыкновению размахивал руками, пытаясь сторговаться с крупной женщиной, которая не хотела уступать и была очень убедительной. Она применяла в своём лексиконе такие словечки, против которых даже румын оказался бессилен. Он, чертыхаясь, приблизился к поджидавшему его мальчишке.

– Ну что, славянский друг, чем порадуешь? – на хорошем русском приветствовал знакомца румын.

– На вот, для затравки посмотри – за три пачки сигарет отдам. – Мальчишка протянул солдату искусно сделанную зажигалку из гильзы крупнокалиберного патрона. Она была большой и отполированной. Глаза Георга загорелись, но больше двух пачек он давать не хотел. Сошлись на этом. Про ранцы обладатель новой зажигалки и слышать ничего не хотел, потому что румынских ранцев не имелось, применялись только немецкие. Но и те уже практически все выменяли еще раньше, зато теперь румынские солдаты сплошь носили вместо них обыкновенные мешки.

– Слышь, Жор, а можешь немецкую финку мне смастырить, а?

– Во-первых, я тебе не Жора, а Георг, у меня в роду князья были, а во-вторых, тебе что, на виселицу невтерпёж – куда ты с немецким ножом, на рыбалку ходить будешь? Больше не спрашивай за это. А вот про ранцы еще подумаю, может быть, у кого и остались, но менять буду только на первак.

– Ладно не обижайся, просто у нас кто Георгий, то он же Жорка или Юрка. Но князь с тебя, честно скажу, прямо никакой! Чего только ботинки твои разбитые стоят! – Гришка громко засмеялся. – Видать вас, князьёв, хреново снабжают!

Георг хоть и был врагом, но не вредным. Он спокойно относился к насмешкам русского пацана и даже разрешал тому над собой подтрунивать. Вот и сейчас шутливо потрепав парнишку за ухо, прикурив от новой зажигалки, он продолжил путь по разномастному и кричащему городскому рынку.

При отступлении Советской армии к Дону в городке осталось много раненых красноармейцев. Румыны их не трогали, но в течение дня те не имели права появляться на улице. В случае неповиновения за дело принимались немцы. И тогда расправа часто была безжалостной. Поэтому раненых местные жители называли подпольщиками – потому что они жили под полом в подвалах, а ночью выходили на свежий воздух. Тот, кто мог что-то мастерить, с этого жил. Кто мог работать, тех использовали на работах, но держали уже отдельно от остальных, тяжелораненых не было, они не выжили.

Лешку ранили в ногу в боях под рекой Миус. Спешно отступавшие к Дону советские части оставляли своих раненых в населенных пунктах, которые проходили. Вот и Лёхе пришлось остаться в шахтёрском городке. Поначалу было страшно. Комиссаров, цыган и евреев нещадно расстреливали. Но потом стало как-то поспокойней. После тех драматических событий прошло уже какое-то время, но нога давала о себе знать, болела. Он не ходил на работы, зато умело ремонтировал разную хозяйскую утварь.

Лёхе в ту пору стукнуло чуть больше двадцати, он как раз из тех, кто в августе 1941-го в составе 395-й стрелковой дивизии принял воинскую присягу в парке имени Горького города Ворошиловограда. Он этим обстоятельством чрезвычайно гордился. Для местных мальчишек Лёха был чем-то вроде точки притяжения. Он умело рассказывал смешные байки, особенно удачно у него выходили истории про героев гражданской войны. Когда он заводил очередной рассказ о легендарных временах, то понижал голос и говорил тихо.