Николай Дмитриев - Майор из Варшавы

– Да, хлопци, колысь и я був такой же молодой як вы… И тоди, трясця його матери, теж була война. И дийшлы мы аж до Карпат… Про те як йшлы, мовы нема. И пушки гарчали, и шаблюками рубались, и инфатерия наша от тих клятых пулеметов на проволоке сотнями висла. А я от вцилив и горы побачив… Тут в нас все ривнесеньке й болота, а там камни доверху, а выще лис, ген [23]весь в тумане и звидты струмочки [24], струмочки, так й дзвеньчать, а тут тоби и ричечка и пташки, ну, прямо рай…

– Ага, а ты по тому раю с пулемета, с пулемета! – ехидно поддел настроившегося на лирический лад Бирюка Сережка-москвич.

– Й те було… – покорно согласился Бирюк. – Но мы одразу окопив нарыли, и ще ты вважей, то ж горы, за скелю зайшов, и ни тебе снарядом, ани пулей… А позаду наших позиций хатки по схилах и народ цивильный само собой…

Бирюк замолчал, сухо пожевал губами и, выждав паузу, снова заговорил:

– И от иду я, хлопци, якось ранком, а назустрич мени дивчина, скок, скок постолочками по камушках, я так й став… Тонесенька, чорнесенька, очи велыки, велыки, скок на камушок и каже: «Не замай мене, солдатику!» Пидийшов я до неи, вона стоить не ворохнеться, а на мене як морок який, беру ее, хлопци, на руки и несу через той струмочок, а він так й дзвеньчить, дзвеньчить…

– Ото дядько наш мав войну, га, хлопци!

Кто-то за костром, не понять кто, бухнул жеребячьим реготом, на него шикнули, а молодой, здоровый, как медведь, пулеметчик, даже здесь не расставшийся со своим МГ и не спускавший с Бирюка галаз, сердито рявкнул:

– Цить! А ну, хто там ближче, дайте дурню в потилицю…

За костром тотчас последовали его совету, и, услыхав звук смачной затрещины, пулеметчик миролюбиво пробасил:

– Не зважайте, дядьку, то ж вин телепень [25]…

– А я й не зважаю, – Бирюк улыбнулся. – Вы ще й вправду телепни, не розумиете и дай вам Бог дожити…

– Не, дядя, давай уж на чистоту… – Сережка-москвич отпихнул локтем мешавший ему приклад МГ и подкинул в огонь охапку сучьев. – Дальше-то что было?

– А все и було, тильки так, нибы там у души хтось на сопилци грає… И те дарма, що я москаль, а вона галичаночка, а як пригорнулась вона до мене, то я одразу поняв, що одна вона для мене на все життя. И хочь кажуть люди, що ридко таке буває, а в мене вот, хлопци, було…

Лицо Бирюка внезапно застыло, а в голосе прорвалась щемяще-тоскливая нотка. Несколько секунд над костром висела мягкая, уютная тишина, и вдруг Яшка-пограничник, молчун под стать Бирюку, прямо взорвался:

– А, чтоб вас!.. – и не в силах сдержать себя, он грубо выругался.

– Да ты чего сорвался, нарваный?

На Яшку зашикали со всех сторон, а когда он попробовал огрызнуться, вообще малость прижали, и только когда все успокоились, Сережка-москвич примиряюще сказал:

– Не надо так, хлопцы, человек нам душу выложил, а мы…

– Да я разве про то! – Яшка-пограничник опять рванулся.

– Сиди ты! – Сережка махнул рукой. – Знаем, про что ты… Помните, как гауптмана из легковушки вытянули, а с ним альбомчик, где он в разных видах возле побитых им снимался?

Яшка так и кипел, но все же, взяв себя в руки, спросил:

– И что ж вы с ним сделали?

– А чего там? – Сережка пожал плечами. – Кончили. И тех, кто с ним был, постреляли, не цацкались.

– Постреляли… – казалось, от душившей его ярости Яшка сейчас заскрипит зубами. – Я б таких гадов живъем на костре жарил, чтоб остальные от одного страха дохли. За все что наделали…

– Кого жарить собрались, славяне?

Командирский голос, долетевший из темноты, был незнакомо-строг, и все, сидевшие у костра, дружно повернули головы. На освещенную костром поляну вышли двое: комиссар Малевич и с ним – новоприбывший полковник в полной форме с погонами, непривычно поблескивающими золотом.

– Знакомьтесь, ребята… К нам гость, прямо из Москвы, – Малевич, поворачиваясь к полковнику, повел рукой. – А это наши орлы!

Полковник шагнул вперед, обвел собравшихся неулыбчивым взглядом и повернулся к Малевичу.

– Я с товарищами в деле знакомиться буду… Дальше куда?

– Сюда, – Малевич показал на светящийся вход в землянку.

Однако войти туда ни он, ни Малевич не успели. Брезент на двери откинулся, и навстречу им выскочил Усенко.

– Товарищ полковник, разрешите доложить…

– Не разрешаю! – полковник шагнул вперед и на глазах у всех обнял капитана Усенко…

Семилинейная керосиновая лампа после лесного мрака казалась непривычно яркой и, уж, во всяком случае, давала возможность разглядеть все закоулки землянки. Обойдя в дверях полковника и Усенко, Малевич шагнул внутрь и, едва увидев человека, потерянно сидевшего на топчане, буквально рванулся к нему.