Николай Дмитриев - Майор из Варшавы

– У тебя с немцами как?..

– Видит бог, – Пентык перекрестился. – Я ненавижу швабов!

– Думаю, они меня ищут… – медленно, с долей сомнения сказал Усенко и вдруг спросил в лоб. – Ты мог бы меня спрятать?

– Спрятать могу, – Пентык внимательно посмотрел на Усенко. – Пан капитан может полностью доверять мне!

– Тут еще и другое… Если меня найдут, тебя повесят.

Пентык горько усмехнулся и просто ответил:

– Пан капитан, когда пришли швабы, я из города перебрался в село. Если они придут туда, пусть пан капитан мне верит, я уйду в лес.

Пентык забрался на сиденье, встряхнул вожжами, чмокнул, и повозка, плавно качнувшись, вперевалку пошла по песчаной колее. Усенко приободрился и, как только упряжка тронулась, прилег к борту, свесившись на одну сторону. Рядом мельтешил вытертый до блеска обод, и шорох осыпающегося песка почему-то напомнил прошлое, заставив капитана спросить:

– Слушай, а в твоей сельской берлоге кошачьего запаха нет?

– Пан капитан шутит! – Пентык полуобернулся. – Это верно, я не терплю кошек… Но сейчас, пан капитан, пошли такие времена, что, бог свидетель, я вспоминаю тот кошачий дом и бывает по ночам плачу.

– Плачем тут не поможешь, – резко оборвал его Усенко. – Ты что-то про лес говорил… Что и в лесу люди есть? Какие?

– А кто их знает, пан капитан? Люди, они люди…

Разговор оборвался, и под скрип песка мимо потянулись придорожные кусты…

Возле столба с пометкой «18» Пентык круто завернул упряжку. Правое колесо чиркнуло о доску, и, с ходу закатившись в кусты, повозка остановилась.

– В чем дело? – недоуменно спросил Усенко.

– Пусть пан капитан мне верит, – Пентык облизнул губы. – Здесь нас должны ждать…

Усенко хотел еще что-то спросить, но тут в кустах послышался осторожный шорох, и возле повозки возник пожилой еврей.

– Я перепрошую, може паны мени скажуть, далеко ли до Владиславовки?

– Какая тут Владиславовка? – начал было Усенко, но Пентык, неожиданно властно, перебил его:

– Отсюда четыре версты лесом!

– То мы…

– Чего тянешь? – выругался Пентык. – Где второй?

Еврей призывно махнул рукой, из кустов выбрался молодой изможденный парень и заторопился к повозке. Его лицо показалось Усенко странно знакомым и, еще не веря в такую возможность, капитан вскинулся навстречу.

– Ицек?.. Неужто ты? Уцелел! А я думал…

– Товарищ капитан?!. – Ицек зажмурился, потом открыл глаза и зачем-то вцепился в край повозки. – Вы!..

Усенко вздрогнул, и тут как нельзя вовремя Пентык спросил:

– Что, пан капитан его знает?

– Да… – Усенко, враз ослабев, откинулся на солому.

– Дела… – протянул Пентык и распорядился: – Залезайте живо!

Мендель и Ицек с двух боков запрыгнули на повозку, Пентык гикнул, огрел лошадей кнутом, и они с места пошли рысью…

Каждый раз, когда наклонный радиатор «штейера» угрожающе приближался к заднему бамперу БМВ, водитель бронетранспортера резко тормозил, и каски автоматчиков дружно раскачивались, а стоявщий в кабине унтер-офицер хватался за дуги откидного тента и испуганно осматривался.

Сидевшие на заднем сидении БМВ Хюртген и пан Казимир тоже с опаской поглядывали на деревья, сжавшие с двух сторон дорогу. Причем первый явно боялся леса, а второй просто не понимал, зачем они забрались в такую глушь. Молчавший все это время Хюртген неожиданно завозился, отстегнул замок форточки и, подвинувшись в сторону от возникшего сквозняка, спросил:

– Пан Ленковский, вы хорошо знаете эти места?

– Разумеется, герр майор… – привычно настораживаясь, пан Казимир подкупающе улыбнулся. – Это богатейший край, но я думаю, что только немецкий гений способен навести здесь должный порядок.

Слова о немецком гении упали на благодатную почву, и Хюртген, забыв о своих страхах, пустился рассуждать на любимую тему:

– Я ценю в вас эту черту, пан Ленковский, у вас нет предвзятости… Давайте возьмем главное достижение немецкого гения – фашизм. Идея фашизма замечательна. Любая нация состоит из людей, стоящих на разных ступенях развития. Конечно, и среди ваших соотечественников есть достойные люди, уже теперь признающие нашу правоту и превосходство…

Хюртген впервые высказывался так откровенно, и пан Казимир слушал его со все возрастающим интересом. Он даже особо отметил для себя фразу о достойных людях и понимающе кивнул головой.

– И вот теперь, – Хюртген благосклонно отреагировал на кивок пана Казимира, – когда прогнившая плутократия навязала нам войну, эти отпетые негодяи, обвиняющие нас в отсутствии гуманизма!..