Людвиг Ренн - Война

Невдалеке раздался оглушительный взрыв. То ли это французский снаряд, то ли взорвали проволочное заграждение.

Рамм! Рамм! Рамм! Французы открыли заградительный огонь, и к тому же очень мощный.

Я дрожал от возбуждения. Хенель, Зенгер и большая часть моего взвода были впереди.

Кто-то прыгнул в окоп. За ним другие.

— Что, собственно, происходит? — закричал Зенгер.

— Почему приказано отойти? — спросил Хенель.

— Почему вы не пошли в атаку? — крикнул Лёсберг.

— Господин лейтенант Линднер крикнул оттуда:

«Назад! Назад!» — сказал Хенель.

В окоп прыгнул Линднер. Кругом шла пальба.

— «Назад!» кричал не я, а саперы, потому что заграждение еще не было взорвано.

— Тогда вперед! — возбужденно крикнул Лёсберг.

— Ударные команды готовы? — спросил Линднер.

— Нет, все перемешалось! — надрывался Зенгер, пытаясь перекричать шум. — У меня здесь только двое!

— Давайте сюда остальных! — крикнул Лёсберг.

— Господин старший лейтенант, — спокойно сказал Хенель, — операция провалилась.

— Об этом не может быть и речи! — закричал Лёсберг.

— Господин старший лейтенант, — сказал Зенгер, — все неправильно с самого начала.

— Отводите всех назад! — крикнул Лёсберг и ушел. Огонь с обеих сторон все еще не утихал.

Прибежал Ламм:

— Командир батальона хочет знать, сколько взято пленных! По времени уже пора!

— Полный провал!

Он уставил на меня неподвижный взгляд:

— Как это могло случиться?

Я прокричал ему в ответ кое-какие объяснения. Взмыла ракета — сигнал окончания операции.

— В высших штабах теперь придут в ярость. Для этой операции он привел в движение все, вплоть до командования армией.

Ламм ушел.

Огонь начал стихать. Двое в моем взводе были ранены в результате заградительного огня французов.

Утром пришел посыльный.

— Господину фельдфебелю явиться к господину старшему лейтенанту.

Когда я вошел, он сидел, сгорбившись на стуле, и устало поднялся:

— Мой дорогой Ренн! Можно ли найти людей, которые попытались бы в эту ночь достать пленных?

— Снова с артиллерией и минометами, господин старший лейтенант?

— Нет, мы должны сделать это как можно незаметнее.

— В таком случае я организую дозор, господин старший лейтенант. Можно получить для этого аэрофотоснимки?

— Все, что вам потребуется, дорогой Ренн!

Сначала я занялся аэрофотоснимками. Они оказались настолько четкими, что видны были даже проволочные заграждения. На месте поворота траншеи я обнаружил небольшое расширение, которое, судя по форме, было блиндажом часового. Правда, этот блиндаж находился в системе окопов неприятеля на большом расстоянии от наших окопов, пожалуй в семистах метрах. Но это имело то преимущество, что там меньше всего могли ожидать нашего внезапного нападения.

Я пошел к Хауффе.

— Если только прикажут, пойду, — сказал он.

Я пошел к Хартенштейну.

— Ты никогда не поумнеешь! — сказал он. — Для Лёсберга, собаки, я и пальцем не пошевельну! Но для тебя — придется пойти. У меня есть еще один — Лёйшель, он, правда, не обучен такому делу, но сильный малый и смекалистый… Как ты все это мыслишь?

— Думаю, напасть вдвоем-втроем и захватить часового. Для этого троих нас хватит. И еще четверо понадобятся для блокирования окопов на случай нападения на нас. У меня есть несколько молодых парней, знающих дело.

Когда рассвело, я стал рассматривать французские окопы из нашей траншеи, расположенной выше. Офицер артиллерийской разведки одолжил мне для этого свою стереотрубу. Я старался запомнить отдельные точки на местности, как-то: светлое пятно на земле — я не мог разглядеть, что там светлеет, — и впадину, глубиной, может быть, в две ладони. Она вела к углу проволочного заграждения. Отсюда нам следовало направиться к тому месту, где заграждение как бы сужалось. Оттуда до часового оставалось еще шагов тридцать.

После обеда я лег спать.

Около одиннадцати мы двинулись в путь.

На нас были вязаные куртки, брюки заправлены в носки, в кармане маленький пистолет и нож. Хартенштейн и Лёйшель имели довольно внушительный вид.

Мы трое шли впереди. Остальные четверо, меньше нас ростом, с винтовками и ручными гранатами, следовали за нами.

Светила луна.

Земля замерзла, затвердела, торчавшие из-под земли, смерзшиеся стебли травы трещали при каждом шаге.

Идя друг за другом, мы миновали наши четыре полосы заграждения. Там лежал убитый француз — наверное, еще с весны. Он уже больше не смердел.