Людвиг Ренн - Война

Все пели с подъемом. Запевале приходилось нелегко, когда встречался обоз, и он вынужден был отставать, а затем нагонять роту.

В его песенках было что-то необычное, и они не были грубыми; при этом он постоянно находил новые, и некоторые из них здорово отвечали нашему настроению. Мне бы хотелось узнать его поближе, но с такими, как он, не легко сойтись. У него было серое, равнодушное лицо — не сумрачное, но и не веселое, — и он не интересовался никем, кроме людей из своего отделения.

Мы прибыли в большую деревню в Пикардии, стали там на постой и занялись строевой подготовкой.

Двое из моих людей отрезали подметки от башмаков и отправили их домой, так как там уже нельзя было достать кожи. Я доложил об этом Ламму. Он приказал провести проверку всего наличия обуви. В других взводах, где было больше пожилых и семейных людей, чем у меня, не хватало еще больше.

Некоторые открыто говорили, что не хотят погибать под пулями и следовало бы, пока не поздно, смыться.

Я понял, что унтер-офицер Зенгер, которому после дозора я не вполне доверял, совсем безобидный человек, только не умеет держать себя в руках, когда его что-нибудь выведет из равновесия.

Хартенштейн подружился с Бессером — невысоким разбитным солдатом, лет тридцати. Бессер был официантом и побывал почти во всех странах Европы, кроме России, о чем я очень сожалел, потому что мне давно хотелось побольше узнать об этой стране, которая всегда была для меня загадкой, а теперь, после большевистской революции, — особенно. Бессер тоже постоянно говорил об этой бессмысленной войне и о том, что солдатам пора отказаться участвовать в ней.

Как-то раз я сказал Хартенштейну:

— Почему ты связался с ним?

Хартенштейн засмеялся:

— Потому, что он лучше всех, кого я знал. Он только так говорит, но доведись до дела, ты увидишь — он еще себя покажет.

Впрочем, я и сам стал уже сомневаться в целесообразности войны.

Как-то за ночной переход мы прибыли в один из промышленных районов. Стоявшие там до нас войска только что оставили этот населенный пункт; мы расквартировались и легли спать.

Здесь мы пробыли сутки и не узнали ничего нового, кроме того, что числимся армейским резервом.

На следующее утро, еще не рассвело, был получен приказ выступить. Мы построились на узкой дороге.

Перед строем появился Ламм верхом на лошади.

— Первый удар был успешен. Первая и вторая английские позиции в наших руках. Сегодня начнется наступление на третью позицию. Но по данным авиационной разведки окопы в третьей линии не глубоки.

Мы двинулись. Утро и в этот раз было пасмурное.

Все явственнее становился слышен гром канонады. Впереди в небе висели три аэростата. Они то сближались друг с другом, то расходились, а мы никак не могли к ним приблизиться. Это говорило о том, что их буксируют. Справа и слева от дороги колонны повозок становились все плотнее. Нас обогнал грузовик.

— Эй, смотри, снаряды!

Из грузовика в обе стороны торчали четыре снаряда.

Мы остановились. Слева в некотором отдалении темной массой копошились люди. Время от времени оттуда доносился грохот. Там стояли орудия очень крупного калибра.

Здесь мы пробыли сутки, разбили палатки: У меня была карта французского фронта. Мы продвигались от Сен-Кантена. Вероятно, нам предстояло пройти с боями до Амьена и отрезать французов от англичан. Может, это положит конец войне? Должна же она когда-нибудь кончиться.

На следующий день мы прибыли в район оставленных позиций. Перед нами была широкая, голая равнина, изрытая окопами.

Раньше мы шли, скрываясь в траншеях, теперь же — поверху и видели окопы сверху.

Мы пересекли проволочные заграждения с одиночными окопчиками для секретов и приблизились к английской позиции. Здесь велись работы по восстановлению дороги. Мы продвигались медленно, с остановками.

Солнце садилось. Мы прошли оставленную англичанами позицию. В окопе лежало два трупа.

Переночевали в низине; там, среди лугов, струился ручей. Кругом валялись листы гофрированного железа, и мы соорудили из них себе укрытия. Неподалеку оказался брошенный английский лагерь с островерхими палатками. Солдаты из отделения Хенеля притащили одну такую палатку, прихватили новые шинели, ботинки, бритвенные приборы. Палатку они тоже решили оставить себе.

— Если хотите ее таскать, — сказал я, — мне что.