Андрей Шитяков - Огни святого Эльма

«Командир прошел, бригадир!» «Молчи, держи русский «стингер», сегодня слишком чистое небо». Бригадир Абдалла был из Сирии, из семьи миллионера. Отец не благословил его, когда тот, сняв восьмидесятитысячный счет в банке, отправился на Джихад. «За русских мы должны молиться всевышнему, столько, сколько будет стоять над нами это небо! Это небо было бы черным, если бы не они! Помни долину Бекаа!» — слова отца звучали эхом, переходящим в ритмичный и тихий свист…

«Кровавая мразь!» Пилот вспомнил, как вздрогнула под ним земля, заставила обернуться и увидеть, как на месте казармы ОМОНа вырастает бесформенный огненный шар. Еще он видел мать двадцатилетнего пацана, которая никак не могла ни закричать, ни заплакать над гробом… Тогда ему казалось, что она живой мертвец… но эта ночь — его. Сегодня он — Властелин Огня. Сегодня вечером воронье будет клевать их паленое мясо. И никто не будет их оплакивать.

Черная точка приближалась, зеленый кружок крепко держал свою жертву. Пилот включил турбинку — она нагнетала в выхлоп февральский морозный воздух. Щелкнул архаичным на фоне современной аппаратуры тумблером — в ЭВУ пошел жидкий азот. «Стрелы» отдыхают… Ладонь в голубоватой и тонкой кожзамовой перчатке мягко доворачивала машину до пуска, авторельеф держал высоту. Осталось выбрать тип. Два триста. Пошла!

Храп семнадцати человек в блиндаже начисто заглушал треск печи. Керосинки освещали подробную карту, хорошо отбитую на принтере одной из местных контор чеченской милиции. Там было много друзей. Трое не спали и вставляли в карту цветные булавки.

Смерть не любит звука. Особенно, если она в двое быстрее звука. Противобункерная ракета уткнулась и заглубилась в землю, пройдя бревенчатый блиндаж, как лист бумаги… В какие-то микросекунды взрыв разрушил бронированную капсулу, испарил и распылил компоненты. Молодой негр успел заметить золотое в лучах керосинки облако, но до его ноздрей не успел дойти характерный аптечный запах… Но не это было ядом неслышимой змеи. Смесь взорвалась, распространяя быструю и горячую волну. Снаружи услышали только хлопок. А внутри была Пустота. Живое мгновенно превратилось в мертвое.

На прицельном экране с сильным увеличением было видно, как подскочили бревна, пропуская оранжевых змей. На самом деле, они были белые — всего лишь туман, но тепло окрашивало их на экранах, мгновенно тающий снег давал белую засветку на синем фоне. Летчик довернул машину на второй блиндаж. Пошла, милая. Его душу холодил вид оранжевых змей, струящихся из пробоин и окон бывшего бункера, даже не змей, контур ударной волны вызывал теплый — белый в глазах машины круг, горячие струи из землянки были красными. На земле вверх ногами лежала медуза Смерти с белым куполом и оранжевыми щупальцами, они извивались и вытягивались вверх. «Должно быть, так отлетают души», — подумал летчик.

Это был не артобстрел. Неопытные, по мнению бригадира, моджахеды падали в снег, опасаясь осколков. Ритмичный свист, в котором звучали слова его отца, принадлежал «Азазилу» — так на ближнем востоке называли «двадцатьчетверку». Она была одним из героев Бекаа, вместе с Т-72. В Сирии она несла им добро, на которое он ответил неблагодарностью. Теперь она несла смерть, возмездие. «Встать, встать, «стрела», гранатометы!» Голос звучал в пустоту, тишину, зависшую на мгновение над лагерем. И только отчаянное «хеликоптер» заставило подняться и изменить тактику. Второй хлопок возвестил о том, что еще двадцать пять их товарищей погибли во сне. Плохая смерть для мусульманина.

Пора было менять тип ракет. Землянок больше не было. Подойдет чистая вакуумная. Черно-желтые точки в пролеске заметались, с их рук стали исходить красные языки с желтым вихрем. Пошла!

Командир не был трусом, но бессмысленную смерть не считал достойной. Он не стал стыдить или угрожать — пусть бегут те, кто хотят, они вернутся и отомстят за павших. А зенитчики и гранатометчики их прикроют, и если умрут — то как мученики за веру. От дерева к дереву — он прятался за стволом от осколков, но их не было. Боеголовка-капсула распылила яд на поляне, через мгновение, воспламенив. Горячая волна проходила через людей, как призрак, но не она несла гибель, а то, что было внутри нее. Пустота разрывала грудь и горло, ее густые щупальца на окраине зоны поражения обвили дерево, за которым укрылся Командир, изминая его сильное, но бренное тело, как бы высасывая душу. Ее силы иссякли, их было недостаточно, чтобы разорвать плоть, но достаточно, чтобы отнять жизнь. Не выдержали сосуды мозга и сердца. Из глаз и рта потекла кровь. Для Командира, как звали его свои, и «кровавого араба», как звали русские, исчезло все, кроме бессмертной черноты февральской ночи.