Алексей Федоров - Моя война

Старик, кряхтя, помогал мне снизу указаниями, подавал солому, успокаивал плачущего внучонка и ругал сноху, которая нарумянилась и открыто ждала прихода немцев. Отдыхая, мы со стариком курили сушеные листья. Вдруг на дороге показался путник. Он шел из деревни, и было ясно, что это – мешочник. Увидав нас, подошёл, дал закурить махорки и сказал хозяину: «Ты мне, старик, береги хлопца, а ты, – обратился он ко мне, – сбегай вон в ту землянку. – Он указал на ту сторону ручья. – Спроси Николаева. Когда он выйдет к тебе, скажи ему „3—15“. Он тебе всё расскажет».

Таинственность пробуждает надежду. Я помчался к землянке, вырытой у воркующего рядом ручья. Дверь открыла молодая женщина. Я спросил Николаева. «У нас таких нет», – ответила она. Но, услышав возню за дверью, я громко сказал: «3—15». Сразу же ко мне вышел высокий мужчина средних лет. «Проходи. Ты откуда?» Я ему рассказал о встрече с мешочником.

Он поделился со мной доступной ему информацией. Час назад к нему явился парень из города и сказал, что завтра в четыре утра сюда прибудет автомашина с оружием, и на ней мы постараемся пробраться к линии фронта. Пароль для сбора – «3—15». Что это – правда или провокация – я не очень понимал. Решил ждать. Человек в землянке сказал, что в одном из домов живут ещё хлопцы. Более того, на хуторе находился и бежавший из плена дивизионный комиссар.

Я пошёл по хутору, нашёл дивизионного комиссара, мы с ним обсудили ситуацию. Выяснилось, что и он толком ничего не знает. Я нашёл ещё двоих молодых ребят, которые тоже с нетерпением ждали утра. Вместе с ними мы забрались на сеновал и там проспали до тех пор, пока рано утром, часа в три, нас не разбудила хозяйка. Она дала нам лепёшек и посоветовала забраться на чердак школы. Мы так и сделали. Устроившись поудобнее, стали ждать, до боли в глазах всматриваясь в дорогу. Четыре часа, пять часов, шесть – никого. В седьмом часу раздался конский топот. Мы прильнули к щели и увидели, что на хутор вступает немецкая часть. Вот тебе и «3—15»! Это был карательный отряд. Дождались. Спешно эвакуируемся. Посреди поля в пшенице я зарыл паспорт и военный билет, которые захватил из дома, когда шел 16 октября 1941 года в школу, где формировался коммунистический батальон Первомайского района. Тогда в спешке документы у нас не забрали, и они так и оставались у меня. Как мне тогда казалось, я хорошо запомнил место захоронения своих бумаг и, убедившись, что смогу найти их даже спустя время, двинулся на восток. Мне надо было попасть в так называемый Теплинский лес, о котором слышал, что он находится на берегу Донца. Говорили, что там будет легко переплыть реку.

К вечеру я был в селе, расположенном километрах в пяти от Донца. Зашёл в первый попавшийся дом, и оказалось, что там жила молодая женщина, которая встретила меня очень тепло и сердечно. Излишне тепло и излишне сердечно. Она рассказала, что в деревне немцы, но их, мол, не надо бояться. Довольно долго уговаривала меня остаться у неё. Говорила, что зарыла пудов 20 подсолнуха, у неё много сала, мёда. «Будем жить хорошо, – убеждала хозяйка. – Отец у меня хороший. А муж погиб. Если уйдёшь, тебя тоже убьют. Всё равно не перейдёшь Донец. Конца войны дождёшься у меня, будешь как сыр в масле».

Я никак не мог согласиться. Сердцем я был в Москве, там мой сын, семья, друзья. И я пошёл дальше.

…Ночь. Тихо и медленно иду, пытаясь найти тот самый Теплинский лес, а его все нет и нет.

Мне уже стало казаться, что он начинается за каждым поворотом. Или вот тут, за этими кустами – вот он, лес… Нет, ничего подобного.

Дело к утру. Зарываюсь в кусты. Когда рассвело, соображаю, что я забрался в кусты около села, в котором полно немцев. Очень хочется есть. Рядом женщина мотыгой обрабатывает землю. Ползу к ней. «Тётка!» Она вскрикивает, поворачивается ко мне и, увидев, ещё больше пугается.

– Чего тебе, милый?

– Где Теплинский лес?

– Вон, милый, вон. Он километрах в трёх отсюда, – она показывает на юго-запад.

– Принеси мне поесть.

– Сейчас, милый, – она забирает мотыгу и охотно идёт домой.

Я отхожу в сторону по разрыхленной земле и по канаве отползаю дальше. Мне видна вся деревня, я даже вижу немецких солдат…

Около часа я дожидался эту женщину. Наконец она появилась в сопровождении двух немцев, показала им пальцем на то место, где мы с ней стояли. Немцы огляделись и увидели мои следы на рыхлой земле. По следам добрались до меня. Наган в живот, обыскивают, по-русски говорят плохо, один из них находит справку, забирает в карман. Идём в деревню, к нам присоединяется её староста. Он уговаривает меня не воевать, ругает за попытку перебраться через линию фронта и говорит, что я должен быть благодарен его жене за то, что она выдала меня немцам. А село, как хорошо помню, называлось Богородичное.