Иван Кулаков - Я родом из страны Советов

Там еще помощники были – ребятишки маленькие, которым нравилось это дело – пожарниками быть. Я сижу и вдруг слышу звук подающей бомбы… А рядом со мной окошко было большое – там общежитие – и женщины все смотрят, смотрят… Я им кричу: «Идите в убежище скорее!», а они смеются, мол, нет, не пойдем… Уже месяц почти прошел, а нас еще не бомбили. А у нас объект государственной важности – Каучук, значит в нас обязательно хотят попасть. Таких заводов-то всего три в Советском Союзе и было. Резины не было, и автомобили нечем было обувать. И тут я слышу это завывание бомбы… Все это за секунды происходило, но в моем сознании растянулось на часы. Что делать? Она летит, сейчас на землю падать надо, но мне же стыдно, да и девчонки смотрят… Вдруг бомба не сюда попадет, а потом скажут, мол, все стояли, а Кулаков, начальник, первый на землю и упал. Я начальник, значит я все должен выдержать. Бомба летит, я встал, смотрю, а она все летит… Я стою, а она все летит-летит, и звук уже незнакомый, но очень страшный. И вот все нижу, ниже, ниже, а потом как хряпнет! Сразу яркий свет! Я быстро и лег тогда. И тишина была целые полминуты. А потом все как заорут! Девчата, которые смотрели в окно, кричат, окна уже выбиты все, по лицам кровь течет… Я тоже испугался – что делать?.. Там у нас, конечно, и санитарки были, и аптечки… А все кругом плачут, и барак там раскололся. Все орут. И все вылезают посмотреть, какой барак разгромило. Многие тогда не боялись и принципиально в убежище не ходили. Ну а тогда все стали вылезать, кричать, а бомбежка-то не кончилась еще. Я смотрю, там где-то ракеты полетели – показывают, где завод Каучук. А я-то догадываюсь, что это диверсанты, кричу: «Диверсанты!». Ребятишки туда через забор перелезают, побежали, а там уже кругом все светло, все горит… Это мебельная фабрика горела в километре от нас. Там красители были всякие, бензин, лаки, краски, дерево сушеное – все и вспыхнуло, как факел. Не знаю, из-за чего там загорелось все, но есть у меня предположение, что из-за диверсантов. Эта фабрика как раз была на берегу Москвы-реки. Ребята посмотрели, что туда уже военные побежали, ну и вернулись обратно. Я начал всех в убежище заталкивать, но никто не хочет туда, всем интересно узнать, куда бомба попала, не в их ли барак?.. Я побежал туда, где бомба разорвалась… Забор уже опрокинут… А там был маленький домик, в нем парень жил, который ухаживал за Шуркой Фроловой, которая вместе со мной училась в школе. В этот дом бомба и упала – и дома нет, осталась одна воронка. Говорят, бомба в 250 кг была.

Наши бараки деревянные были. Выглядели как длинный одноэтажный дом, в длину – метров 50. По середине длинный коридор, по сторонам которого находились двери жилых комнат. Отец наш был старшим кассиром и имел кое-какое преимущество, так что наш барак очень цивильным был, и рабочих там жило мало. Рядом через дорогу был военкомат – там мама несколько месяцев работала уборщицей.

Словом, бараки деревянные, значит их поджечь могут те же диверсанты – только чиркни спичкой, и все сразу вспыхнет. Вот и решили их все снести: подогнали тракторы, сняли все и всех перевезли в другое место.

Как зам. начальника я чувствовал ответственность. Мой начальник Моисеевич уже еле ходил, только трубку курил и усы поглаживал, ко мне обращался: «Вот там посмотри, сынок… Вот туда сходи…». Все сынок да сынок! А однажды был случай – кто-то услышал морзянку… За забором у нас были пятиэтажные красные дома, а за ними сарайки деревянные, потому что все подвалы были перестроены под бомбоубежища. Кто-то из ребятишек услышал там морзянку как по телеграфу. Мне и говорят, мол, там как будто стучит Морзянка. Я об этом Моисеевичу рассказал. И действительно в том дворе тогда нашли шпиона, который и передавал морзянку. Все, конечно, были в шоке: как так у нас и шпион?.. Раньше мы об этом в кино смотрели, или слышали, или читали, а тут прямо под нашим носом такое. Говорят, что шпиона этого тогда поймали, но на самом деле все хранилось в тайне. Это сейчас обо всем газеты пишут, а тогда-то цензура была, мол, этого нельзя говорить, ну и все молчали.

Нас перевезли на Крымскую площадь, на ул. Чудовка. Чудовкой называлась она потому, что там был Чудов монастырь, церковь была. Там же был хамовнический пласт, где военные рубили лозу на конях, Ворошилов, Буденный тоже ездили туда… Там еще старинные строения были, казармы, недалеко от нас было здание генерального штаба, и там в казармах охрана находилась. Поэтому там у нас вроде порядок был. Нас перевезли в квартиру недостроенного дома. Мама моя в это время работала на 214-ом военном заводе – это секретный авиационный завод. Она там в цехе работала на раздаче инструментов – это была очень престижная должность. А меня тогда никуда работать не брали, и мама устроила меня на хорошую должность – ученика шлифовальщика. Я там плохо работал. И тогда я узнал, что есть такие истребительные отряды, которые ловят диверсантов, и там никто не спрашивает, какое у тебя зрение; и собираются они в саду Мандельштама – там у них был так называемый штаб. Я туда пришел (тогда я был уже обстрелянный и бомбы видел) и меня приняли, только, говорят, мол, оружия у нас нет. Я решил, что просто так без оружия буду помогать товарищам. Неделю я там пробыл, два раза мы бегали за диверсантами. Первый раз мы побежали по тревоге: в Парк культуры и отдыха им. Горького около железнодорожного моста якобы высадились парашютисты-диверсанты. Наши, конечно, с оружием… ну а какое там оружие-то было? Тозы у всех – это мелкокалиберные винтовки; а я так и вообще без всего. Бегали-бегали, а я с одним парнем бегал, чтобы если его убьют, я бы его винтовку взял и дальше бежал… Никого не поймали. Второй раз по тревоге к набережной Крымского моста влево по противоположную сторону от Парка культуры и отдыха, там были какие-то постройки ветхие, но и там никого не поймали.