Аида Ланцман - Под солнцем Виргинии

–– Путешествовать, любить, писать маслом, – она улыбнулась, обнажив свои белые зубы, раскладывая по тарелкам индейку, орудуя ножом и вилкой так же легко, как и словами. Она все делала так – такой уж была его мама. В ее мягком тоне и вкрадчивых интонациях всегда было больше мудрости, чем во всех книгах, прочитанных Нейтом. – Ты мог бы изучать искусство, или музыку, или литературу, если бы захотел.

–– А если я вдруг не захочу ничего изучать? – спросил он, с каким-то подростковым вызовом глядя на мать.

–– Ну, тогда я скажу тебе: остановись, выключи шум, мешающий сосредоточиться, и подумай вот о чем: ты молод, твоя жизнь только начинается, она впереди, она здесь, она ждет тебя. Выйди на улицу и оглянись. Путешествуй, люби, пиши картины, делай что угодно, но будь. Просто будь, – Женевьева сжала его ладонь в своих пальцах и поцеловала. Любой матери важно знать, что ее ребенок просто где-нибудь есть, что он не заблудился в себе, как в лабиринте Минотавра. – Лето, когда тебе восемнадцать, – лучшее время в жизни. Ты наивен, юн и полон надежд.

–– Но мы ведь поедем в Виргинию после того, как вернемся из Франции? – с надеждой спросил Нейт. Там его ждали друзья и настоящее лето. Беззаботное время, какое бывает только когда тебе пять, ты счастлив и не задумываешься о будущем.

В прошлом году, во время каникул, Нейт понял, что влюблен в обоих своих друзей. Джо был веселым парнем, он остроумно шутил и заразительно смеялся. А Крис был Крисом. Тем мальчиком, которым Нейт его запомнил, мальчиком с печальными глазами и сладким южным акцентом. Наверное, думал Нейт, это и значит быть молодым: быть влюбленным в людей и в саму жизнь.

–– Конечно, милый, мы поедем, – пожав плечами, сказала Джен и деликатно улыбнулась, заметив на щеках сына легкий румянец.

В последнее лето, проведенное в Виргинии, Нейт все чаще покрывался румянцем и никак не мог себе этого объяснить. Когда, казалось бы, привычным жестом Крис касался его руки, случайно или намеренно, задержав ладонь чуть дольше положенного. Или, когда смотрел на него своими кристально-чистыми голубыми глазами, окруженными такими длинными ресницами, какие Нейт только видел. Или, когда раздевался без стыда, прежде чем нырнуть в воду и почувствовать ее прохладу на своей разгоряченной коже. Он делал множество простых и обычных вещей, которые вгоняли Нейта в краску и немного пугали.

Натаниэль все чаще замечал, что его тянет к Крису, и в Виргинию он рвался вовсе не за тем, чтобы слушать истории деда, а за тем, чтобы снова увидеть Кристиана. И понять, наконец, что значит этот непонятный трепет в груди и в животе, который возникал каждый раз, как только Нейту бросал взгляд на капризный контур розовых губ, на красивую, широкую уже сейчас, линию плеч.

Нейт вдруг некстати вспомнил, как громко и звонко в тишине зазвучал прессованный уголь, разломившись надвое, когда он, увлеченный, уронил его на пол: почти новый кусок упал из онемевших, напряженных пальцев. Вспомнил, как разглядывал придирчиво холст, который натягивал на подрамник и грунтовал сам, оценивал набросок. Набросок хаотичный, очень примерный, но уверенный и характерный. Мольберта у Нейта не было, он установил старый этюдник, положив под сломанную ножку кусок деревяшки, найденной в гараже. Крис тогда сидел на простом стуле в открытой спокойной позе, положив ладони на колени. Нейт вспомнил, как Крис потянулся и поправил ворот расстегнутой рубашки, соскользнувшей с расслабленного левого плеча. Вспомнил, как он, Нейт, вздрогнул едва заметно и безмолвно попросил: «Не двигайся, пожалуйста». И Крис замер, и улыбнулся в ответ. Ему нравилось писать ранним утром, когда накануне, спрятавшись в саду Розенфилдов с фонариком, они читали вслух и бездумно пялились на звезды. Нравились мягкие полутона и полутени, что лились на лицо, руки, скрещенные ступни Криса. Ему нравились рассеянные первые лучи солнца, ласкающие красивую скульптурную линию его скул. Крис не видел в этом ничего особенного, но каждый раз соглашался позировать. Однажды он сказал: «На твоих картинах я другой. Намного красивее, чем есть на самом деле. Почему ты рисуешь меня таким?»

–– Я вижу тебя таким, – ответил Нейт.

Это была, пожалуй, самая странная часть их дружбы. Не их и Джо, а та, которая принадлежала только ему и Крису.

Тот портрет хранился в комнате Нейта в Виргинии, и Нейт чуть было не сказал матери, в чем истинная причина его иррационального желания раз за разом возвращаться туда,где был он, Крис. Но потом резко передумал.