Андрей Воронов-Оренбургский - Сталинград.Том шестой. Этот день победы

– Так точно, товарищ Сталин! – гремя стулом, снова вскочил капитан.

– Ти сиди, сиди, дарагой. Кюшай-кюшай, виноград. Оч-чень палэзно. Витамины, панимаеш-ш? Доктор савэтует.

Когда виноградная гроздь заметно поредела, товарищ Сталин, просматривавший с карандашём какие-то бумаги, неожиданно оторвался от них, кивнул Кучменёву:

– Ну как, Алэксэй-Моисэй, вспомнил забытый вкус?

– Так точно, товарищ Сталин! Вперёд до Победы наелся. Огромное спасибо.

– На здаровье, джигит. А типэр…как на духу расскажи мине всё папарядку. Как и что в Сталинграде…Всё бэз утайки! Как воюют, как защищают город наши красноамэйцы. Каков их воинский дух? Какие патэри? Какие трудности? Чэстно и ясно расскажи. А я сравню твой атвэт…с дакладами маих гэнэралов. Э-э, надэюс, Алексэй-Моисэй, ми дастигли с табой давэрительности? Я аткрыл свои карты…аткрой и, ти, свои. Ни бойса…всё, как ест, гавари.

И политрук Кучменёв, в сотый раз повторявший перекипевшие слова, теперь уже Главнокомандующему Советского Союза поведал вслух всю страшную правду гибнущих красных армий. О том, что дивизии наши сократились числом до полка…а роты – до взвода…Что нет боеприпасов, хоть сдохни! Нет артиллерии…Нет авиации – поддержки с воздуха. Что танков нет… и резервной силы…А те, что остались…стоят по колено в крови, в окопах заваленных трупами…И в буквальном смысле штыком и гранатой отбиваются от танков врага.

Вождь в начале рассказа продолжал курить, стараясь сохранить невозмутимость. Но в середине повествования замер, опустил трубку на стол. После ряда последних трагичных событий: со сдачей заводских корпусов «Баррикады» и поголовной гибелью подразделений полковника Соболева, геройски вызвавшего огонь правобережной артиллерии на себя…После сообщения о том, что 193-я стрелковая дивизия потерпела поражение…И 18 октября командующий Чуйков отвёл 308-ю стрелковую дивизию, чтобы избежать её уничтожения, а немцы укрепились на тракторном заводе и ведут свирепые бои за «Баррикады»…Что 64-я армия генерала Шумилова потерпела крупную неудачу, пытаясь нанести удар во фланг – 4-й танковой армии Гота, но была отброшена к Волге…Что 27 октября 6-й армии Паулюса всё же удалось установить свой контроль над заводом «Баррикады» и половиной территории «Красного Октября»…И что теперь, на 29 октября, враг контролирует более 90% территории всего Сталинграда, – Верховный не выдержал. Серое лицо его вновь передёрнулось гримасой отвращения:

– Звэри…чёрные звэри… – казалось, Хозяин потерял всякий интерес к политруку, и говорил сам с собой. – Дадай 41…Вай-ме!.. 42

Абгладали Сталинград, как волки тушу вола…Затянули город желэзной пэтлёй, крэпчэ, чэм карсэт манашки…Чтож, если буйвол пал, хищная стая всэгда найдётца. Значыт…всё правда…

Святой Гиваргий, куда катытца наша Красная Армия? Нэт, нэт…Ни дапускаю дажи такой мисли! – тихо и отрешённо прохрипел Он, сосредоточиваясь взглядом на невидимой точке, в которой заключалась сущность мучительной и неизбежной развязки. – Видыт Бог, эту праблему…одним оружием ни рэшить! Кто пэрвым сломитца духом…патеряет инициативу…Вэру, надэжду в Пабэду…Сдаст город, – тот и проиграл! – подвёл черту Он, пробуя раскурить погасшую трубку, вдруг разом похудевший, осунувшийся, словно вместе с дымом истаяла часть его сгоревшей плоти. Пепельно-серый, маленький, Он сидел в кожаном кресле среди пёстрых оперативных карт, испещрённых чёрными-красными стрелками наступлений – боёв – обороны, мусоля в пальцах вишнёвый чубук, напрочь утеряв в своём образе то весомое, величественное – «сталинское», что подавляло любого своей пугающей большевистской мощью, бескомпромиссностью, пугающей непонятно авангардной новизной, – в гранитной правде которой, чувствовалось решительно всё: и политическое, и экономическое господство, и военная слава, и величие, и тоталитарная власть.

…Алексей закончил свою горячую исповедь; тяжело дышал, будто в одиночку разгрузил «рабочую лошадку» трёхтонку ЗИС-5, водители которых всеми правдами и не правдами, под бомбёжками и пулемётным огнём «юнкерсов», доставляли – на передовую ящики с боеприпасами, фляги с водой, бинты и медикаменты для провонявших карболкой-фенолом и гнилой кровью лазаретов.

Верховный молчал, раздумчиво набивал трубку. Молчал и он, тайком поглядывая на Отца народов…Смотря на побитое оспинами лицо Вождя, на его седоватые усы, будто присыпанные пеплом…Ему вдруг представилась старая, покрытая окалиной артиллерийская гильза с пробитым, окисленным капсюлем. Из тех, что звонкими-гремливыми грудами валялись позади противотанковой батареи капитана Антонова. Через несколько дней яркие латунные гильзы темнели, их давили сапогами и гусеницами; они, израсходовав всю взрывную мощь, выбросив тяжёлое острие снаряда, валялись ненужным хламом. Такое же ощущение израсходованности и опустошённости производил в это час и Главнокомандующий, из которого вырвалась и исчезла вся энергия власти.