Александр Андреев - Очень хочется жить. Рассудите нас, люди

— От ребят узнал о таком важном событии и вот зашел, — сказал он и улыбнулся, потеплел весь. — Поздравляю. — Коснулся пальцами подбородка Жени, приподнял лицо. — Ну, отважная, не пугаешься пускаться в такое длительное плавание по бурному океану жизни?

Женя взглянула на меня и ответила.

— Нет.

— Оттолкнулась от берега и — в путь! Ты видала таких, Даша?

— Видала, — ответила тетя Даша почти равнодушно. — Я всяких, Гриша, видала… Хочешь, кофеем напою, садись.

— Спасибо, только что из-за стола. — Скворцов обратился ко мне: — Ну, Токарев, переходи на самостоятельную работу. Пора. А к Новому году или чуть позже поставлю тебя бригадиром. У такой молодой и хорошенькой женщины муж должен быть с положением. Правду я говорю, Женя?

— Мне он нравится и такой, какой есть, — ответила Женя. — Я не за положение выходила, а за человека.

— Молодец, девочка! — Скворцов громко засмеялся. — Будем издеваться над сытыми и самодовольными. Так?

Женя задорно подтвердила:

— Так, Григорий Антонович.

Скворцов протянул ей огромную свою ладонь.

— Желаю удачи в этом направлении. До свиданья!

Проводив Скворцова, тетя Даша сокрушенно и с любовью покачала головой.

— Сколько лет я его знаю, ребятишки, — страшно подумать. Пришел сюда совсем молоденьким, волосы как вороново крыло были. Теперь чернобурые стали, хоть на воротник пускай вместо лисы. Отсюда на фронт вместе с мужем моим ушел. И сюда же вернулся. Тяжелая у него выдалась жизнь, думала, погибнет совсем. Нет, вывернулся, человеком стал… Столько всего перетерпел, а душа осталась такой же доброй — живет для людей…

Бригада возводила пятый этаж. Отсюда был отчетливо виден весь строящийся жилой район. Дома уходили вдоль шоссе, массивные, пустые, уродливые — без стекол и кровель. Краны, раскачивая стрелы, тонули в синеватой мгле. За кранами виднелся темный лес. Где-нибудь среди этих бесчисленных этажей зажжется теплым светом окошко. Оно будет нашим.

Ко мне подошел Петр Гордиенко. Из-под комбинезона, как всегда, сверкал воротничок рубашки, кепка в кармане.

— У тебя занятий сегодня нет? — спросил я.

— Нет. Я тебе нужен?

— Да. Мы должны пойти в загс.

— Конечно, Алеша, пойдем.

К вечеру на объект заехал мой брат Семен. Он взбежал на этаж, отвел меня в сторону. Он выглядел таким же растерянным и обеспокоенным, каким я видел его в субботу, не улыбался, не рассыпал шуточки.

— Что с Лизой? — спросил я.

Семен обессиленно опустился на кирпичи.

— Лизу увезли в больницу. Понимаешь, она не сопротивляется. Она не хочет жить. Когда у человека нет воли к жизни — это конец.

— Довел женщину, — сказал я жестко. — Теперь поражаешься: нет воли к жизни!..

Семен вспылил:

— Сам знаю! Поглядим, как ты заживёшь с генеральской дочкой! Поглядим, какой ты будешь образцовый муж! — Семен смолк, поняв, что говорит не то, улыбнулся жалко и просительно. — Извини. Не ссориться пришел — поговорить. Понимаешь, если она умрет, мне жизни нет. Я жил и не черта не знал, ни ее, ни себя. Оказывается, я ее люблю больше всего на свете. Я это понял только сейчас, когда она стала от меня уходить, навсегда… А ты молодец, Алеша, Женя красивая девушка! Держись за нее. Никогда не приходи домой пьяным, даже подвыпившим. Большего горя для жены нет. И не кричи на нее. Если жена боится мужа, трепещет от одного его взгляда, то считай, что женщины в доме нет, — значит, и жизни нет. А в семье главное действующее лицо — женщина. У меня было по-другому, и все шло кувырком. Вот Лиза и не хочет жить. — Семен опять улыбнулся. — А дочку ты мою не видел? Маленькая, на ладони уместится. Ей еще и имя не придумали. Хочешь, назовем ее Женей?

— Хочу, — сказал я.

— Ну, вот и придумали!.. — Он взглянул на часы и заторопился. — Поеду в больницу. Узнаю, как она там… — И побежал, огибая кучи мусора, к лестнице.

ЖЕНЯ: Раньше я любила одиночество. Я могла целый день просидеть в своей комнате одна, ни с кем не разговаривая, даже не подходя к телефону. Мама, взглянув на меня, замечала ворчливо:

— Опять нашло. Нюша, отнеси ей поесть…

Нюша приносила мне что-нибудь повкуснее.

Я быстро выпроваживала ее, чтобы не лезла с расспросами.

Я читала стихи Гумилева, Марины Цветаевой. Стихи я обнаружила в маминой библиотеке и потихоньку перенесла в свой шкаф. Приятно прочитать что-нибудь такое, чего другие не знают. Мягкой щеточкой сметая с книг пыль, я негромко, для себя, напевала песенки, которые мне нравились. В сумерки зажигала настольную лампу Зеленоватый свет ее сгущался в одном углу и как будто клубился. Музыка радиоприемника звучала приглушенно и томно, подчеркивая тишину. Покой одиночества был зыбким и мимолетным, как эти сумерки, а завтра опять шумные и озорные развлечения.