Александр Андреев - Очень хочется жить. Рассудите нас, люди

— Тень Пушкина встала между Трифоном и Анкой, — промолвил Петр с иронией. — Отменный парадокс!..

— Ну и глупый же ты, Триша! — сказала тетя Даша. — Никогда еще Пушкин не разъединял влюбленных. Наоборот! Успокойся, пожалуйста. Улажу…

Петр с осуждением покачал головой:

— Ох. тетя Даша, сестра человеческая! Портите вы его…

— Что ты, Петя! Поговорить с ней мне ничего не стоит. А ему будет легче. Видишь, как перевернуло его всего, даже с лица спал.

Трифон был раздосадован опекой тети Даши И неприятно, что ссора с Анкой «перевернула его всего», — это роняло мужское достоинство. Он остановился передо мной.

— Что улыбаешься? — спросил он придирчиво. — Осуждаешь: не могу сам справиться с девчонкой?.. Ну, не могу, ну и что?! — Резко обернулся к тете Даше. — На кухне она. Ступайте к ней, пока не ушла. — Он почти вытолкнул женщину из комнаты. — Идите же! Пожалуйста… — Чтобы сгладить резкость этой сцены и перевести разговор на другое. Трифон сказал мне: — Между прочим, тебя с новосельем! Не мешало бы отметить такое жизненное событие.

Петр Гордиенко одернул его.

— Отвяжись. Откуда у него деньги?

— Пусть займет.

— Ты дашь?

— Этого еще не хватало — деньгами его снабжать! — Трифон взглянул на меня желтыми глазами. — Ты думаешь, я шучу?

— Я далек от такого заблуждения, — сказал я.

— Ну и раскошеливайся! Даром мы за тебя пороги обивали, всех упрашивали? — Он повалился на койку, закинул руки за голову.

— Не терпится напиться? — Я вопросительно посмотрел на Петра: может быть, действительно нужно поставить угощение?

Гордиенко отмахнулся.

— Не обращай внимания. Перестань чудить, Трифон. Сходи-ка лучше за чаем, поужинаем.

Трифон проворно встал, схватил чайник и убежал на кухню.

— Этого парня ты не бойся, — сказал мне Петр. — Он только с виду страшный. А так — великовозрастный младенец. Ночью с кровати падает…

— С чего ты взял, что я его боюсь?

Я раскрыл чемодан и переложил в тумбочку рубашки, бритвенный прибор, зубную щетку с пастой.

Петр по-свойски подтолкнул меня плечом:

— В институт поступить не удалось?

Собранный, как пружина, с чеканными чертами лица и пытливой — в уголках губ — улыбкой, Петр Гордиенко вызывал во мне интерес. Он часто задерживал на мне взгляд, пытаясь отгадать, что я за человек;..

— По конкурсу не прошел, — сказал я.

Петр рассмеялся ободряюще.

— Акт вполне подходящий для закалки характера! Институт не убежит. Лишь бы желание учиться от тебя не убежало. Не грусти, Алеша. Хочешь, пойдем со мной в институт, а хочешь — с Анкой и Трифоном в вечернюю школу.

— Ты на каком курсе учишься? — спросил я.

— На третий перешел.

Я искренне позавидовал ему: на земле стоит прочно, обеими ногами, будущее прочерчено уверенной рукой, определенное и ясное. Счастливая и удачливая натура! От этого — от уверенности в будущем, от сознания своей жизненной правоты — такое спокойствие в нем. И я понял также, что на такого человека можно смело положиться — не предаст, душой не покривит.

— Петр, мне необходима твоя помощь, — сказал я. — Могу я обратиться к тебе с просьбой?

Мне не до гордости сейчас. И глупо рисоваться перед тобой. Я потерпел катастрофу. В себя перестал верить, понимаешь?

Петр внимательно взглянул на меня черными и умными глазами:

— Понимаю, Алеша, такие вещи могут произойти с каждым человеком. — Он вдруг заволновался, поспешно закурил, затянулся дымом сигареты. — Какая тебе нужна помощь, в чем? — И улыбнулся с тонкой иронией. — Моральная или материальная?

Я тоже улыбнулся.

— Нет, гораздо проще — профессиональная. Я должен в срочном порядке научиться мастерству — хоть в этом деле буду чувствовать себя уверенным. А то я просто никто и ничто. Так получается…

Петр опять внимательно взглянул на меня, понял, должно быть, что я переживал драму и что в этой драме непременно замешана девушка, но ничего не спросил, и зачем мне такая срочность — тоже не спросил.

— Это можно, Алеша, — сказал он. — Это проще всего. Я уже сказал, что Трифон отличный мастер. Кроме того, я и сам займусь тобой. Когда-то был каменщиком-инструктором. И если я помогу тебе в такой трудный для тебя час — не только в том, чтобы научить класть кирпичи, а в том, что за этим стоит, — буду счастлив, поверь мне.

— Скажи, Петр, — спросил я, — у тебя был когда-нибудь в жизни такой критический момент, когда на этом моменте сосредоточивалось все прошлое, настоящее и будущее, короче — вся жизнь?