Пьер Буль: Мост через реку Квай

— Офицер. Я — английский офицер, сэр, — просипел Джойс. — Сейчас взорвется мост. Уходите отсюда.

Он не узнал собственного голоса. Движение губ причиняли дикую боль. А тот, похоже, не слышал его!

— Я английский офицер, сэр, — в отчаянии повторил он. — Отряд 316 из Калькутты. Диверсанты. Нам приказано взорвать мост.

Полковник Никольсон подал, наконец, признаки жизни. Что-то сверкнуло у него в зрачках. Он спросил сдавленным голосом:

— Взорвать мост?

— Уйдите отсюда, прошу вас, сэр. Поезд подходит. Они сочтут вас сообщником.

Полковник по-прежнему не двигался с места. На уговоры не было времени. Надо было действовать. Пыхтенье локомотива доносилось уже совсем отчетливо. Джойс Почувствовал вдруг, что ноги не держат его. Он пополз в укрытие на четвереньках.

— Взорвать мост! — повторил за ним полковник Никольсон.

Застыв на месте, он беззвучно смотрел, как Джойс мучительно карабкался на берег, будто пытаясь вникнуть в тайный смысл сказанного. Внезапно он пошел в ту же сторону, резким движением раздвинул ветви, только что скрывшие Джойса, и увидел, как тот взялся за рукоять подрывного устройства.

— Взорвать мост! — еще раз воскликнул полковник.

— Английский офицер, сэр, — молил Джойс. — Английский офицер из Калькутты… Приказ…

Он не договорил. Полковник Никольсон кинулся на него, взревев во всю силу легких:

— На помощь!

«Наши потери — двое убитых. У противника — незначительный урон. Мост цел благодаря героизму британского полковника».

Этот лаконичный доклад отправил в Калькутту сразу по возвращении на базу Уорден — единственный оставшийся в живых из трех Членов группы.

Получив сообщение, полковник Грин нашел, что многое в деле остается неясным, и запросил дополнительных разъяснений. Уорден ответил, что ему нечего добавить к сказанному. Тогда шеф решил, что Уорден провел уже достаточно времени в таиландских джунглях и ему не следует дальше оставаться одному в районе, который японцы, очевидно, скоро начнут прочесывать. Отряд 316 получил к этому времени мощное оснащение. Для связи с партизанами в этот удаленный сектор была заброшена новая группа, а Уордена отозвали в Центр. Уорден две недели пробирался со множеством приключений к морю. В безлюдном месте на берегу Бенгальского залива его взяла на борт подводная лодка. Три дня спустя он уже был в Калькутте и предстал перед полковником Грином.

Кратко обрисовав этапы подготовки дела, он перешел к его описанию. С вершины горы он смог увидеть происшедшее во всех подробностях. Поначалу Уорден говорил с присущей ему холодностью и сдержанностью, но постепенно тон рассказа менялся. Весь месяц, что он прожил среди тайских партизан, в душе его бушевал целый сонм невысказанных чувств. Эпизоды трагедии вновь и вновь всплывали в памяти, а пристрастие к логике, требовавшее от Уордена четкого и недвусмысленного объяснения происшедшему, заставляло его свести ситуацию к нескольким общим положениям.

Плодами своих тягостных раздумий он мог наконец поделиться с командиром Отряда 316. Уорден не мог ограничиться рамками сухого военного рапорта. Ему было совершенно необходимо излить томившие его сомнения, тревоги, страх и злость, необходимо высказать без утайки подспудные причины этой глупейшей развязки, как он их понимал. Долг обязывал его представить объективное изложение событий. Доцент старался держаться канвы повествования, но бушевавшие страсти то и дело уводили его в сторону. В результате получилась причудливая комбинация из проклятий и горькой защитительной речи, насыщенной куда больше философскими парадоксами, чем «фактами».

Полковник Грин терпеливо и с любопытством вслушивался в поток цветистого красноречия, столь необычного для легендарно спокойного и пунктуального доцента Уордена. Полковника прежде всего интересовали факты. Тем не менее он лишь изредка прерывал своего офицера. Полковнику было ведомо, что означает возвратиться с задания, в которое было вложено так много собственной души, но закончившегося полным провалом, хотя и не по твоей вине… В таких случаях он делал большую скидку на «естественные человеческие чувства», давал полную возможность разглагольствовать и не замечал непочтительного тона…

— Вы скажете, что мальчишка вел себя как последний дурак, сэр? Конечно, дурак, но в его положении вряд ли бы кто-нибудь оказался умнее. Я все время наблюдал за ним. Я догадался, что говорил он тому полковнику. Я видел, как он начал карабкаться. Поезд приближался. Я сам ничего не понял когда тот вдруг двинулся на мальчишку. Только потом до меня дошло… А Ширс еще говорил, что Джойс слишком много обдумывает все! Господи, как раз наоборот! Тут нужен был особо изощренный ум. В нашем деле недостаточно перерезать глотку первому попавшемуся! Надо еще знать, правильно ли выбран объект. Кажется, так вы учили, сэр? Здесь нужен был человек с острым нюхом, чтобы понять: этот достопочтенный болван не позволит взорвать у себя на глазах собственное творение. Ведь мост был его личным успехом, личной победой. Полгода он жил мечтой о ней. Цепкий глаз смог бы, наверное, распознать это уже по тому, как он вышагивал по настилу. Я следил за ним в бинокль, сэр… на устах — блаженная улыбка победителя. Великолепный образец энергичного человека, как любят говорить у нас в Отряде 316! Никогда не сгибается в неудаче, всегда держится до последнего! Он позвал на помощь японцев!